— Для этого юриста держу на полной ставке.
— Тем не менее, у вас в тресте были нарушения: отмена выходных, незаконные увольнения сотрудников, которых восстанавливал суд.
— Я забочусь об интересах государства, а не частных лиц.
— А государство-то, Иван Васильевич, из этих самых частных лиц и состоит! И вряд ли полезно достижение производственных успехов за счет моральных потерь и нарушений закона… — парировал Коваль. — Что касается кассационных жалоб, то Верховный суд рассматривает их в сжатые сроки. В отношении же Сосновского, по-моему, торопиться не следует. Привести приговор в исполнение никогда не поздно…
— Я не мстителен. Вы должны понять меня, товарищ Коваль, по-человечески. Можно ли спокойно жить, зная, что такой изверг, как Сосновский, дышит тем же воздухом, что и мы с вами!.. Неужели вы можете иначе к этому относиться?!
— Я вас понимаю, — ответил подполковник. Потом, чуть прищурясь, словно желая получше рассмотреть собеседника, неожиданно спросил четко и твердо: — А что, если вашу жену убил не Сосновский?..
13
Петровы долго не выполняли своего обещания побывать в мастерской художника, так долго, что Сосновскому начало казаться, что ничего они и не обещали и все это приснилось ему в приятном сне.
Но однажды в воскресный полдень, работая в мастерской, художник увидел Нину с мужем в своем дворе.
Он растерялся и в первую минуту не знал, что делать: бросился в комнату, к шкафу, чтобы переодеться, потом, сообразив, что не успеет, схватил расческу, чтобы хоть немного привести в порядок свои взлохмаченные волосы.
Петровым картины Сосновского понравились. Нина, не скрывая своего восхищения, переходила от одного полотна к другому, и Сосновский не сводил с нее глаз. Управляющий сперва молча слушал объяснения художника, и по непроницаемому выражению лица трудно было судить о его отношении к творчеству соседа. Но Сосновскому с лихвой хватало восхищения Нины, и у него даже исчезла возникшая в первые минуты неловкость, вызванная тем, что одет он был в мятые и испачканные краской брюки и в такую же рубашку без пуговиц, вместо которых торчали английские булавки.
Картину «На опушке» Сосновский показал в последнюю очередь. Нина зарделась, узнав себя и, быть может, вспомнив тот день, когда гуляла по лесу. Глаза ее блестели. Она подтянулась, выпрямилась, словно и сейчас поднимала над головой трепещущую на ветру косынку.
Сосновский замер от восторга. На мгновенье художнику показалось, что героиня его произведения сошла с полотна и так же, как тогда озарила лес, сейчас одухотворила дом, вещи, весь мир.
Он не заметил пристального взгляда Петрова на него и на Нину. И, когда женщина оторвалась от картины, пылко произнес:
— Нина Андреевна! Позвольте мне написать вас!
Петрова не без кокетства взглянула на художника:
— Вы думаете, я могу послужить искусству?
— Да, да, да! Вы посмотрите на себя в зеркало! Как прекрасно!.. У меня руки сами тянутся к кисти!..
— А что скажет мой муж? — Петрова, улыбаясь, обернулась к супругу.
Сосновский вернулся в реальный мир. Муж!.. И в смятении посмотрел на Петрова.
А тот, словно не замечая Сосновского, пошутил:
— Я всегда считал, что ты у меня самая красивая и с тебя только картины писать, но не знал, что еще кто-то разделяет мое мнение…
— Ваня! — мягко остановила его Нина Андреевна. — Боюсь, что вы, Юрий Николаевич, преувеличиваете, — сказала она Сосновскому. — Вряд ли я смогу служить такой моделью, о которой вы мечтаете.
— О которой я мечтаю… — грустно улыбнулся Сосновский. — Именно та, о которой мечтаю!.. — выпалил он.
— Вам нужна натурщица? — снисходительно поинтересовался Петров.
— Нет, — поморщился Сосновский. — Не просто натурщица и не в том смысле, в каком обычно это понимают… Конечно, художник не пишет без натуры, но в данном случае это нечто другое. Нина Андреевна вдохновляет меня. Хочется писать именно ее. Я смог бы передать очарование природы в сочетании с человеческим обаянием…
— Юрий Николаевич, а что, если нас вместе? — Нина подошла к мужу, встала с ним рядом и обняла его за шею.
У Сосновского сжалось сердце от горькой мужской зависти.
— Я давно вынашиваю этот замысел, — переведя дыхание, сказал он. — Женщина — олицетворение самого прекрасного, что есть в природе. Она ближе, чем мы, мужчины, к матери-природе. В ней таинство жизни, волшебное таинство… Я не могу выразить это словами. Только кистью… Одно лицо, одна фигура женщины — и уже что-то вечное…