Ее желание заработать монету-другую было очень понятным, и все же
не нравилась мне ее угодливость. Что, если в доме засада, хотя бы даже и
из числа жителей этого же села? Тем более, если проезжие военные столько
раз их грабили (а тут рассказ старухи очень походил на правду), то и они
могли счесть, что грабить в ответ проезжих — не грех… Тем не менее, во
двор ее дома я все же въехал, сразу отыскав взглядом колодец. А вот
собаки тут, похоже, не было.
— Кто-нибудь еще дома? — требовательно осведомился я, вглядываясь в
темные окна.
— Одна я, ох, одна… Тяжко одной в мои-то годы… Ну да господь
меня не оставляет…
— Смотри, — предупредил я, демонстративно кладя руку на рукоять
меча, — если обманываешь меня, горько пожалеешь.
— Как можно, добрый господин… правду говорю, как бог свят…
Я подъехал к колодцу и все же решился спешиться. Эвьет тоже
спрыгнула в теплую пыль и прошлась по двору, словно бы разминаясь после
долго пути верхом. Но я уже догадался, что она не просто прогуливается.
Не сводя глаз со старухи, я принялся крутить ворот, поднимая полное
ведро из гулких колодезных глубин. Селянка тем временем поглядывала то
на меня, то на Эвьет, но вроде не выказывала беспокойства. Наконец я
втащил плещущее ледяной водой ведро на край сруба и с шумом опрокинул
его в деревянное корыто поилки. Верный после поездки по жаре не заставил
себя упрашивать. Эвелина снова подошла ко мне.
— Следов других людей нет, — тихо сообщила она. А и в самом деле,
не слишком ли я подозрителен? Следы в пыли, конечно, недолговечны, но
ведь не может быть, что местные несколько дней сидят в засаде, не
высовывая носа на улицу. Уж по крайней мере к нужнику должны выходить,
вон он слева за углом…
— Так вы в дом-то заходите, — снова предложила старуха.
— Мы спешим, — все же остался непреклонен я. — Так как насчет овса?
Я бы купил полную меру.
— Сейчас схожу в подпол. А вы уж пока, добрый господин, сделайте
милость, — она заискивающе улыбнулась, — помогите старухе воды в дом
принести. Сами изволите видеть, ведро тяжелое… я уж корячусь, за раз
только треть доношу, а вы вон какой сильный… — она вошла в дом и тут
же вернулась, выставив пустое ведро на крыльцо.
— Ладно, — решился я и вновь отправил колодезное ведро вниз.
Несколько секунд спустя из темной глубины донесся жестяной всплеск. Пока
я вытягивал его обратно, Эвьет принесла с крыльца пустое, не преминув
бросить взгляд в открытую дверь и, очевидно, не увидев там ничего
подозрительного. Перелив воду, я понес ведро в дом. Эвелина последовала
за мной.
Мы оказались на кухне с печкой у противоположной входу стены,
громоздким столом без скатерти и тяжелой лавкой вдоль стола. Справа от
печи была дверь в следующее помещение, а между ней и входом в полу
чернела квадратная дыра открытого люка в подпол. Судя по доносившимся
звукам, старуха возилась где-то внизу; в темноте подземелья мерцал
огонек лучины.
— Так куда все-таки делись твои соседи, бабуся? — громко спросил я,
ставя ведро на пол.
— Молодежь от такой жизни в город подалась, — донеслось в ответ
подтверждение моей первоначальной гипотезы, — а таким старикам, как я,
деваться некуда…
Неожиданно Эвьет своей беззвучной походкой юркнула мимо люка и, не
успел я опомниться, взялась за ручку двери, уводившей вглубь дома. Я не
решился протестующе окликнуть ее, дабы не привлекать внимание старухи;
дверь открылась, не скрипнув, и девочка скрылась внутри. Оставалось лишь
продолжать громкий разговор.
— Чем же вы тут кормитесь? Я вижу, у вас и поля непаханы…
— Ох, добрый господин, на чем пахать-то? Лошадей почитай всех
забрали эти охальники, для нужд армии, говорят… первые-то еще половину
оставили, вот мол вам, не плачьте, не всех забираем, а как вторые
пришли, подавай, говорят, лошадей… а мы говорим, так ведь забрали уже
у нас… а они: кто забрал? а! так вы изменников конями снабжаете, а
законную власть не хотите?! Староста наш протестовать пытался, так его
на воротах повесили… а на ослах не больно-то вспашешь…
— Так чем же вы питаетесь?
— Да вот чем бог пошлет…
— А овес тогда откуда? — моя подозрительность вновь возросла.
— Овес-то? А это из старых припасов осталось еще…
Нет, не сходится. Если старуха живет впроголодь — а по ее облику и