нужно было преодолеть всего каких-то три ярда, но казалось, что этот
путь занял целую вечность. Наконец я встал на крышку люка, затем сделал
следующий шаг, оставляя ее за спиной.
— Эвьет, открывай, я прикрою!
Она вынуждена была присесть и положить арбалет на пол, и, хотя она
по-прежнему продолжала отмахиваться факелом, большой черный пес с белым
пятном в полморды решил, что это его шанс. Он прыгнул с места, норовя
приземлиться ей на спину. Мечом я уже вряд ли изменил был направление
его полета (а такая туша способна сбить девочку с ног, даже получив
смертельную рану), но я успел достать его ударом сапога. Пес злобно
клацнул зубами в воздухе, не сумев зацепить мою ногу, и грянулся на бок.
— Не открывается!
— Задвижка! Пошарь ножом в щели!
Но Эвьет уже и сама догадалась. К счастью, задвижка оказалась
примитивной, и нож, чиркнувший по щели, легко отбросил ее. Эвелина
распахнула люк, на миг отгородившись им от очередной разъяренной твари,
и, не забыв подхватить арбалет, скользнула вниз. Я рубанул мечом еще
одного сунувшегося ко мне пса и со всей возможной поспешностью
последовал за ней, захлопнув люк над головой.
Наши факелы озарили подпол и лестницу, по которой мы спускались.
Мои опасения не оправдались — бабка вовсе не ждала нас с вилами
наготове. Напротив, она забилась в самый дальний угол и тщетно пыталась
спрятаться за какими-то кадушками. Эвелина спрыгнула на земляной пол и,
глядя на нее, принялась молча крутить ворот арбалета.
— Так-так, — зловеще произнес я, тоже спустившись на пол и с мечом
в руке направляясь к старухе. — Вот, значит, каково твое гостеприимство.
— Не убивайте, добрый господин, — пролепетала та, — пощадите, ради
господа нашего, не берите греха на душу…
Она все пыталась, сидя на земле, пятиться задом от меня и в
результате опрокинула одну из кадушек. Крышка вылетела, а следом
вывалилось и содержимое.
В кадушке, как и следовало ожидать, хранились соленья. Вот только
это были не овощи, не грибы и даже не говядина. Это была рука взрослого
мужчины. Не отрезанная. Отгрызенная.
— "Чем бог пошлет", — процитировал я. — Это тебе бог посылает?!
Глаза старухи сделались совсем круглыми и безумными, а бормотание -
тихим и невнятным. Приходилось напрягаться, чтобы различить в этой каше
какой-то смысл.
— … есть, оно ведь всем надо… кушать-то… а как падеж
начался… остатняя скотинка-то наша… знали, что нельзя, а все равно
ели… не траву же жевать… а потом болезня и приди… кто сразу помер,
кто пластом лежал-маялся… а собачек кормить надо… собачки, они
голодные… они сперва ослов поели, какие еще целы были… а потом и по
домам пошли… меня только не тронули… пощадили меня собачки-то…
чтобы, значит, я им служила, пропитание добывала… а они за то со мной
делятся… кушать-то всем… а я за вас век бога молить…
Могли ли собаки и в самом деле специально оставить бабку в живых в
расчете на подобное сотрудничество? Вряд ли животным под силу такое
стратегическое планирование. Скорее, они просто не прельстились ее
старым жилистым мясом, благо на тот момент свежих мертвецов и умирающих
в селе хватало и без нее. А когда это изобилие сошло на нет, бабка сама
смекнула, как не сделаться следующей, став полезной новым хозяевам.
Интересно, вздумай она потом покинуть селение, позволили бы они ей уйти?
Ведь в самом деле, атаковать едущих по дороге всадников (скорее всего,
нескольких, сейчас мало кто решается ездить в одиночку) псам гораздо
сложнее, чем когда те же самые люди сидят, расслабившись, на кухне
деревенского дома. Может, карга еще и предусмотрительно подмешивала
сонный отвар им в угощение, от которого мы благоразумно отказались. Чем
она их угощала — неужто бульоном из предшественников?
Я заметил, что старуха что-то сжимает в костлявом кулаке.
— Что там? — грозно спросил я.
Она вздрогнула и попыталась спрятать кулак за спину.
— Руку отрублю!!! — рявкнул я.
Людоедка испуганно разжала пальцы. На землю выпал предмет, похожий
на длинную свистульку.
— Я знаю, что это, — сказала Эвьет. — Специальный охотничий
свисток. У моего отца был такой. Он издает такой тонкий звук, что его
слышат только собаки.
Вот, значит, каким образом она сообщала своре, что кушать подано,
не привлекая внимания гостей.