нравилась мне все меньше. В отсутствие свидетелей зарезать ночью никому
не ведомых чужаков, дабы обобрать их до нитки — что может быть проще? То
есть знаю, что проще — отравить, но мы отказались от местной еды… Я с
подозрением посмотрел в мутно-голубые глаза хозяина и как бы невзначай
положил руку на рукоять меча. Тот никак не показал, что понял намек.
Детина явно не считал, что ради гостей надо все бросить и бежать
работать. Я заранее знал, что услышу, если начну выражать недововольство
этим обстоятельством — что ему и так задерживают жалование уже второй
месяц и все такое прочее — так что не стал зря сотрясать воздух, раз уж
мы все равно никуда уже в этот вечер не спешили. Наконец он прожевал
последний кусок свинины, удовлетворенно рыгнул и вытер толстые волосатые
пальцы о рубаху. Теперь он был готов к исполнению своих обязанностей. Мы
вышли во двор, и я поручил Верного его заботам, заплатив и за овес для
коня. Детина действительно быстро и сноровисто прибил на место врученную
мной подкову, так и не сказав за все время ни слова; я подумал, уж не
немой ли он. Однако свое дело он знал, и, убедившись в этом, мы
вернулись в дом, где я попросил хозяина проводить нас в нашу комнату.
По крутой скрипучей лестнице (стены здесь были каменными, но
ступени — деревянными) мы поднялись на второй этаж. Комната оказалась,
конечно, не шикарной, но вполне сносной. Две кровати, заправленные
чистым (точнее — недавно стиранным) бельем, два неказистых, но прочных
стула, небольшой стол, на нем — кувшин с водой, стоящий в пустом тазу, и
канделябр на три свечи (из которых, впрочем, присутствовала только одна,
да и та изрядно уже оплывшая)… в общем, жить можно, а уж переночевать
одну ночь тем более. Что мне не понравилось, так это крючок на двери.
Подсунув лезвие ножа в щель снизу, его ничего не стоило отпереть
снаружи. К счастью, дверь комнаты открывалась внутрь, а потому, как
только хозяин оставил нас и удалился, я первым делом передвинул
выбранную для себя кровать (оказавшуюся изрядно тяжелой) так, что она
уперлась изножьем в дверь. Эвьет наблюдала за моими манипуляциями без
удивления и лишь уточнила:
— Думаешь, они тут могут оказаться не лучше той старухи?
— Кто их знает… всегда лучше переоценить, чем недооценить
опасность.
— Не всегда, — уверенно возразила девочка. — Лишь тогда, когда это
не мешает идти к твоей цели.
— Ну, пожалуй. Вот и мой учитель говорил, что многие вещи удались
лишь потому, что сделавшие их просто не знали, что это невозможно. Так,
теперь вторая линия обороны.
Я порылся в котомке и извлек круглую коробочку. Откинув одеяло и
простыню на своей кровати, я обнажил покрытый подозрительными пятнами
матрас и посыпал его порошком из коробочки. Затем проделал то же самое с
кроватью Эвьет.
— Что это? — спросила она.
— Репеллент. Средство против клопов.
— Полагаешь, здесь есть клопы?
— Где есть люди, там есть и клопы.
— Наверное, ты мог бы неплохо заработать, продавая этот порошок.
— У самого уже не так много осталось, а растение, которое входит в
его состав, не встречается в этих краях.
— Кстати, о деньгах. За мою одежду и обувь ты заплатил семь золотых
крон, а сколько за комнату? Я верну тебе все при первой возможности, но
мне нужно знать, сколько я должна.
— Брось, — я убрал коробочку и вновь полез в котомку.
— Я не нищенка! — оскорбилась Эвелина. — Я баронесса
Хогерт-Кайдерштайн, и мне не нужны подаяния!
— Причем тут подаяние? Это взаимовыгодное сотрудничество, — я
выложил на стол завернутые в холстину остатки утреннего трофея. — Ты же
не взяла с меня денег за зайца и тетерева.
— Они все равно столько не стоят.
— Так мы же расстанемся не завтра. А в нынешние времена сумасшедших
цен и сомнительных хозяев мне очень пригодится спутник, умеющий добывать
пропитание охотой.
— Ладно, договорились, — согласилась Эвьет.
После всех событий этого дня аппетит у нас был отменный, и от
тетерева быстро остались одни косточки. Меж тем солнце уже зашло, и в
комнате быстро темнело; в южных графствах летние сумерки коротки.
Эвелина широко зевнула, да и я не видел необходимости засиживаться.
— Давай спать, что ли, — предложил я и отвернулся, чтобы не мешать
ей раздеться.
— Твою рубашку тебе отдать? — услышал я из-за спины.