- Это луна. Сейчас растущая луна, - по обыкновению философствовал Гендос. - Все талантливые люди луны. Они управляют луной. Луна может вдохновить - и напишешь оперу за ночь, а чаще луна давит на психику, - заверял Вику Гендос, рассказывая услышанное когда-то по телевизору.
Опер Гендос с Викой не писали, они чаще болтали о своих проблемах. Вика жаловалась на Лобова, что он, подлец, обманул ее, честную девушку. Гендос - о людях, его когда-то окружавших, что они не сумели увидеть его талантов, ущемляли его права и довели его до подобной жизни.
- Хотя я не отчаиваюсь, - подводил итог Гендос, - еще неизвестно, кто счастливее: богатый принц или вольный нищий.
Еще не отменили 209 статью за бродяжничество и ведение паразитического образа жизни. Но здесь у Гендоса был надежный тыл - инвалид первой группы, мать. И хотя участковый и грозил "местному философу", как он его называл, отправить его на казенные хлеба, Гендос понимал - сделать это без заявления матери он не сможет. Мать, как и любая мать, жалела своего заблудшего сына и прощала его, когда он обещал, что это была его последняя пьянка, он станет вести совсем другую жизнь и с понедельника обязательно пойдет искать работу. Так шли месяцы.
Однажды, после очередного дружеского разговора, Вика и Гендос заснули. Гендос спал сидя в кресле. Вика - на кушетке. Приехал Лобов, привез авоську с фруктами. Несмотря на свой свободолюбивый характер, отцовские гены да и, наверное, просто человеческая порядочность говорили в нем. Он часто даже зимой баловал Вику экзотическими фруктами.
- Ребенку необходимы витамины, - говорил он.
И какую картину видит профессор! На журнальном столике пустые бутылки из-под водки, пива, в кресле небритый одетый в трико и майку Гендос, и пьяная Вика спит на кушетке. На удивление Лобов скандал не учинил, растолкал ничего не понимающую спросонья Вику:
- Виктория Викторовна, теперь я окончательно уверен, что к отцовству вашего ребенка я не имею никакого отношения. Вот вам и кавалер, - Лобов рукой указал на спящего Гендоса. - Наверное, это лучшее, что вы заслуживаете.
Профессор бросил на свободное кресло авоську с фруктами, достал кошелек, отсчитал сто рублей, небрежно бросил на тумбочку. И не сказав больше ни слова, не попрощавшись, ушел.
- Козел старый, - зло прошептала ему в спину Вика.
Шатаясь, встала, спрятала деньги и пошла в ванную. Ей было плохо. Водка плохо усваивалась организмом, наверное, из-за беременности. Всегда после лишнего выпитого ее сильно рвало. Мучила головная боль. Ее знобило или бросало в жар. После нескольких дней она не могла даже смотреть на спиртное. Она снова становилась молчаливой, задумчивой. Писала кому-то курсовые. Дни монотонно шли, затягивая своей однообразностью. К Виктору идти на свидание Вика так и не решилась.
"Что я ему скажу? Что я дрянь и профессорская "игрушка"? Нет! Извините, Виктор Иванович, счастья станцевать на моих костях я вам не предоставлю". Но после раздумий Вика садилась писать ему письмо. Писать легче, чем говорить. Не видишь глаза собеседника. Пишешь всегда обдуманно, и тебя не собьют, не зададут вопроса, который больно ударит по сердцу. Она писала, объясняла свою, нужную ей позицию. О том, что Лобов ухаживал, стал предлагать встречи. Она, конечно, не права, поступила некрасиво, уступила ухаживаниям профессора, но душой она всегда была только с Виктором и любила всегда только его. Думала, Лобов отстанет, по этому не призналась во всем Виктору. Она сама виновата в своей участи. О своей беременности она написала совсем загадочно. Что она, как и все женщины, мечтает получить от своего любимого результат, в мае появится малыш, и он покажет, кого она любила и любит, то есть, кто отец ребенка.
Ответа на письмо не было три недели. Вика сначала ждала, потом решила, что Виктор не простил ее и просто порвал ее письмо, даже успокоилась и перестала ждать ответа. Но ответ пришел, когда она уже совсем перестала ждать. В субботу она открыла почтовый ящик: письмо, обратный адрес ИК 110\1, это СИЗО. Дрожащими от волнения руками открыла письмо. Что ожидала Вика прочитать в полученном письме? Слова жаркие, слова любви того Виктора, который носил ее на руках, и звавшего ее только "мой любимый котенок"? Слова прощения и обещания, что они начнут все сначала? Что ожидала она в письме Виктора? В письме, на листке из тетради в клетку было стихотворение. Всего три столбика стихов.
И все, больше ни буквы, ни строчки, ни даты. Вика поняла, что хотел сказать поэт Захаров. Наверное, эти три столбика говорили больше, чем многочасовой монолог. Виктор по письму не смог ее простить, да, наверное, это правильно. Даже после всего, если она писала искренне, что думала, она просто должна была пойти сама на свидание, все сказать, а не писать в письме. Тогда он ей простил бы все. Он однажды так и сказал:
- Викуль, я, наверное, все бы тебе простил. Только бы ты не уходила от меня.
Вика театрально вздохнула и положила письмо в сумочку.
- Не прошло и ладно. Проживем, - успокаивала она себя.
Время снова пошло монотонно и однообразно. Вика регулярно посещала врача, женскую консультацию, участкового терапевта. Отклонений в ходе беременности не было. Только два раза были резкие скачки давления. Врач успокаивал Вику, которая точно знала причину этих перепадов, объясняя, что каждый женский организм индивидуален, и такие перепады могут быть.
Домой матери Вика писала редко и за все годы учебы никогда не просила денег. Мать высылала сама. И Вика даже растрогалась, получив перевод в сто рублей от матери. В отличие от Лобова, дающего ежемесячно ей такую сумму, для ее матери сто рублей - это большие деньги, которые она откладывала, ущемляя в чем-то себя. Мать знала о беременности дочери, но самое удивительное в письмах она даже ни разу не поинтересовалась, кто отец ребенка. Она знала по письмам Вики и о Викторе, и о профессоре Лобове. Мать только написала: "Смотри, дочь, тебе жить, тебе и воспитывать. Правда, я не хочу, чтобы и внучка моя считала дни от зарплаты до аванса. Но если ничего не получится, приезжайте домой. Ваш дом здесь".
Вика даже плакала, когда прочитала полученное от матери письмо, и всерьез стала думать, а не сделать ли так, как советовала мать. Уехать. Переждать. Время рассудит, расставит по своим местам. Может, что сложится? Вечером пришел Гендос:
- Просто проведать заглянул, соседка, - объяснил он цель своего визита.
Руки Гендоса дрожали. Вика рассказала про письмо матери.
- А что, Викуль, мать плохого не посоветует. Может, правда уедешь, и твой Лобов поймет, что потерял семью и прибежит за вами.
Вика улыбнулась и немного подумав, сказала:
- Нет, Гендос, этот не поймет и, конечно, не прибежит. Был тот, который и понял бы, и прибежал хоть на край света, если б я его позвала. Было близко счастье, было около. Да его окликнуть не сумела я, - запела Вика шлягер Пугачевой. - Что, Геннадий Петрович, обмоем отъезд?
- Конечно! Это святое дело - обмыть отъезд. Мы хорошие соседи, Виктория Викторовна. Я даже знаю, где сегодня гнали первач отменный, - Гендос довольно заулыбался, предчувствуя похмелку.
Вика достала кошелек. Через три дня она уже забыла про письмо от матери.