Виктор подошел к окну. Весна, весна приходила в свои права, и пусть деревья еще голые, но почки на них разбухли, размякли и ждут своей минуты, тепла, чтобы раскрыться за одну ночь. Уже полгода Виктор в СИЗО, а порою кажется, он был здесь всегда. Течение времени, прошедшее всегда кажется быстрее, чем настоящее. В камеру зашел Тихонов:
- Проснулся? Хорошо. Пошли "Бугор", будешь принимать хозяйство. Я, скорее всего, к концу недели поеду в свою вотчину. Приказано обучить тебя за три дня, - Тихонов посмотрел на Виктора. - И иди, побрейся, мама Женя очень не любит небритых мужчин.
- Мне, в принципе, не целоваться с мамой, - попробовал отшутиться Виктор.
- Витек, не ерунди! - строго прервал его Тихонов. - Мама у нас с бусерью большой, но честная и справедливая, ни грамма из общака не возьмет: ни масла, ни сахара. А на воле, сам знаешь, с продуктами как, и за нас, горой стоит. Мы ее уважаем и не надо из-за пустяков разыгрывать трагедию. Ты на пищеблоке работаешь и бриться, мыться и зубы чистить обязан каждый день, да и не только на пищеблоке. Я к Зуеву зайду, будешь готов, заходи, - Тихонов вышел.
Виктор взял станок, пену и пошел в умывальник. Через 20 минут Виктор, одетый, чисто выбритый, заглянул в каптерку к Зуеву.
- Готов? - увидев Виктора, спросил Тихонов. - Все, пошли.
Бригадира пищеблока знали все контролеры, и он в отсутствии выводного сам водил людей на пищеблок или с работы по камерам. Виктор с Тихоновым шли по коридорам, в некоторых камерах были открыты окна-кормушки для приема пищи. В них - лица заключенных и почти всегда просьбы:
- Земляк, куревом не богат? Земляк, брось маляву в 3-9. Земляк, что с чаем? Бабки все есть?
Виктору было даже неловко, он крутил головой в сторону зовущих.
- Привыкай, - учил Тихонов, - не обращай внимания. Заповедь: не зная человека, не подходи к открытым кормушкам. Не бери ничего, не передавай, даже в соседнюю камеру. В каждой хате есть звезда, ходы в соседнюю камеру. Нашего брата не жалуют, сдадут в оперчасть, не успеешь до пищеблока дойти. Заповедь вторая: никогда ничего не бери из общака, то есть продукты, чай, сахар, мясо. Земляк, даже брат родной об этом будет просить. Общак - это свято. Земляку можешь передать свою колбасу с передачки. Третья заповедь: сам никогда не торгуй чаем. Есть в СИЗО камеры, где авторитеты сидят. Сами менты иногда просят чай или колбасу туда передать. Да и ты, появится чай, но левый, не из общака, отнеси туда по возможности, но никогда не бери деньги или золото, которые могут предлагать. Если записку передать или безделушку-поделку подарят, возьми и передай, в таких хатах не сдадут никогда. Но деньги не бери, ответь им: "Спасибо. Это от души".
У тебя будет и чай, и деньги здесь нужны, но не зарывайся графом Монте-Кристо, отсюда не выйдешь. Здесь и червячка в суп могут подложить, вот здесь твое знакомство с авторитетными хатами и пригодится. Чай - это валюта местная. Ты в сортах разбираешься? Ценные: грузинский Љ20 и индийский.
- Слышал, видел, - ответил Виктор.
- Вот для подогрева имей всегда индийский или "Краснодарский - Экстра".
- Где же я его возьму, "Краснодарский - Экстра"?
- Купишь, у тебя же будут деньги, - Тихонов засмеялся. - К Селиванову обратишься, он тебе пояснит, он ведет всю местную торговлю.
- Где его купить?
- Попросишься на волю, заявление в оперчасть напишешь, - Тихонов говорил серьезно, Виктор даже не понимал бригадира.
Пришли на пищеблок. Везде шипело, кипело, булькало в котлах. Пир. Шум работающих вентиляторов. В ванных моют алюминиевые чашки после завтрака. Первая ванна с раствором, вторая ополаскивают, затем прожарки в специальных шкафах, и так три раза в день. Тихонов и Захаров пошли по длинному коридору. Бригадир остановился.
- Витек, тебе выпала честь записать свое имя в историю пищеблока. Это, - Тихонов указал на панели из голубой плитки, высотой полтора метра, - надо сбить вручную все до кирпича и весь коридор выложить новой плиткой, до потолка. Уже знаешь? Зуев сообщил? Отлично, идем дальше. Тебе сколько осталось?
- Два года, шесть месяцев.
- Успеешь, - пошутил беззлобно Тихонов, - пошли знакомиться с мамой Женей.
Подошли к кабинету с табличкой "Завпроизводством пищеблока", Тихонов постучал:
- Разрешите, Евгения Ивановна? Вот ваш новый шеф-повар, Захаров Виктор Иванович, дипломированный.
Тихонов явно был в приподнятом настроении, родственники с воли сообщили, что уже на этой неделе он будет дома. Он тоже имел три года. Год работал старшим смены, четыре месяца хлеборезом и почти год - бригадиром. Ему оставалось восемь с половиной месяцев до окончания срока.
- Николай Семенович, своему преемнику все расскажи, все покажи, не увози с собой секреты, плохая примета. Хорошо?
- Хорошо, Евгения Ивановна, все объясню, - смутился Тихонов, уже практически вольный человек: от его бравады не осталось следа.
Прав был Зуев, маму Жену боялись и уважали на пищеблоке больше, чем оперчасть.
- И еще, Николя, - Евгения Ивановна произнесла имя Тихонова на французский манер, - объясни своему заму Селиванову, я слышала он уже и куртки твои примеряет, хочет "бугром" стать. Объясни, скажи, так надо для дела, он незаменим, как старший раздатчик, не нравится если ему, в зону на ту сторону улицы. Я отпущу.
Виктор внимательно смотрел на Евгению Ивановну. Женщина как женщина, немного старше его. Слегка припухшие губы, крупные голубые глаза, узкий нос. Наверное, самые привередливые мужчины могли назвать ее хорошенькой, даже красивой. Красивая прическа крашеных темно-каштановых волос. Мама Женя заметила изучающий взгляд Виктора.
- Витя! - голос Евгении Ивановны стал другим, металлическим. - Не сверли меня глазами. Не люблю.
Виктор смутился, даже покраснел, опустил глаза.
- Извините, Евгения Ивановна.
- Извиняю, но последний раз, - уже другим голосом проговорила она, и огонек сверкнул в ее больших глазах. Любая женщина - прежде всего женщина, и ей приятно нравиться мужчинам, даже в СИЗО осужденные - прежде всего мужчины.
- Я ухожу на склад, - Евгения Ивановна встала, взяла со стола какие-то журналы. - Коль, вводи в курс дела, чтоб через три дня работал лучше тебя, - обратилась она к Тихонову.
- Обижаете, Евгения Ивановна, - шутливым обиженным голосом проговорил бригадир, - лучше меня работать невозможно.
- Невозможно, но надо, Коля, надо, - словами из популярного кинофильма ответила Евгения Ивановна. Набросила на плечи телогрейку, на улице еще было свежо. - Все, выходим. Занимаемся делом.
- Строгая у нас мама? - спросил Виктор, когда дверь за ее спиной закрылась.
- Бывает вообще-то отходчивая. Но когда не в духе, лучше не спорить. С ней даже опера никогда не спорят. За своих, пищеблоковских, она горой, в обиду не даст. Говорят, "хозяин" наш глаз на нее положил, - Тихонов открыл склад. - Заходи.
- Она же замужем, - Виктор вспомнил разговор конвойных в суде.
- Да муж у нее тоже ментом цветным в конвое работал. Потом спился, выгнали. Я, если честно, в душу к ней не лез. Да и не пускает она в душу к себе. Всех держит на расстоянии. Хозяин вьется как подросток, что нам бедолагам. Мы не мужики, мы - осужденные. Хватит о грустном, Витек. Ты женат? - переменил тему разговора Николай.
- Нет. Не успел. И, наверное, слава богу.
- Стерва оказалась? Бывает, но не все такие, Витек, ты душой не грубей. Нам без них никуда. Женщины - наши цветы. У меня, например, за два года четыре месяца даже подозрения не возникло никогда. Может, и что-то, где-то. Но... - Тихонов помолчал. - Теперь и у нас хорошо. Личные свидания дают на двое суток. Раньше этого не было. Тяжело было семейным, теперь жить можно, - Тихонов взял журналы, чистые листы ежедневной раскладки. - Пошли инженер-геолог, будем изобретать.
Виктор стал вникать в цифры раскладки: количество ежедневных калорий, необходимое каждому заключенному по определенной норме питания. Крупа: ячневая, овес, перловая, пшено...