— Правильно.— Татьяна продолжила не сразу, и ее заминка царапнула Федорова.— Только это было после того, как он вернулся.
— То есть когда же?
— В десять, в начале,одиннадцатого... Точно не помню.
Она это очень просто сказала. Сказала — как отмахнулась.
— А до этого? Ты знала, где он был до этого?..
— Да, он был у Гали.
— Но мне ты об этом не...
— Разве ты спрашивал?..
Пожалуй, так. Не спрашивал. Но тогда откуда он взял, что Виктор весь вечер...
Тяжело ступая, он подошел к столу, натолкнулся взглядом на стопку, в которую сливал остатки. Причмокнул, как дегустатор, пробуя на вкус. Зажевал ломтиком лимона.
— И что же? — Он сел, вытянул пачку сигарет из кармана, достал одну. Татьяна было рванулась к нему, но поняла — сейчас ее вмешательство бесполезно.— Что он сказал вам, когда пришел? Что вам известно? Как видите, Галя, вам вообще известно о нашем сыне гораздо больше, чем нам...
Она все время сидела на стуле — съежившимся, иззябшим зверьком, и тут вдруг откинулась на спинку. Глаза ее были закрыты, длинные черные ресницы сомкнуты, в подглазьях лежала густая тень. Теперь, только Федорову бросилось, какое замученное, опавшее у нее лицо. Между разжатыми губами блестела нитка белых зубов. Казалось, она не дышит.
Ему стало гадко за свой тон — кто он, следователь?.. Ведь она, эта девчонка, пришла сама, мыкалась целый вечер на улице, в подъезде, дожидалась... И сейчас была последним, звенышком в цепочке между ними и их сыном.
Татьяна, была уже около нее, склонилась, гладила по узенькому, совершенно еще детскому плечу, пыталась оттянуть пальцем, ослабить на горле ворот свитера... Минуту спустя Галина пришла в себя. Она поморщилась в досаде на свою слабость, отодвинула руку Татьяны. В померкших было глазах замерцали, вспыхнули искры.
— Со мной все в норме,— сказала она.— Витьку... Витьку надо спасать!
И почти ярость, почти ненависть проступила в том, как она это сказала. Она их ненавидела, презирала в этот момент — за то, что они, взрослые люди, ничего не в состоянии понять, уразуметь. Но потом ее презрение сменилось чем-то вроде снисходительной жалости.
— Это очкарик, подлюка, их заложил, больше некому. Он все видел. Там, в сквере, против филармонии. На Броде, так это место у нас называется.
— Что же он видел?
— Что видел?.. Да с него, гнилой душонки, все и началось. Ребята сидели, балдели на скамеечке, никого не трогали, а тут он идет. Валерка к нему — нельзя ли прикурить. А этому чмырю что-то почудилось. То ли сослепу, то ли с перепою, не иначе — поддатый был. Он и давай на помощь звать. А по аллейке напротив летчик этот проходил, услыхал — и к ним. Да не разобравшись, что к чему, стал ребят в милицию тянуть. Тоже, видать, бухой был.
— Летчик-то?— переспросил Федоров.
— А что?.. Он же не в воздухе — на земле. А на земле они еще как, бывает, надираются.
— Что же потом?
— «Что потом, что потом»... Вы у меня так, Алексея Макарович, спрашиваете, будто я там сама была или кино смотрела... Разве не знаете, как получается в таких делах? Слово за слово, этих двое, мужики здоровые, и менты того гляди прибегут, а тех хоть и трое, да что они против этих?.. Мальчишки, шнурки. Ну, ясно же, им уступать не хотелось. Да и с какой радости, если на тебя с кулаками лезут, за шкирку хватают?
Заложив руки за спину, Федоров ходил по комнате, пытаясь представить то, о чем рассказывала Галина. Представить он мог без труда — драку, свалку... Но без сына. Едва он пытался вписать в клубок судорожно сплетенных тел Виктора, все рассыпалось.
— А нож?— вспомнил он.
— Нож?.. Да какой нож, Алексеи Макарович,— смех один! Расческа была, простая расческа! Если бы нож...
— Да ведь именно этой расческой... Так выходит... Человека убили...
— Так ведь нечаянно! Кто его хотел убивать? Кому он был нужен?
Она снова смотрела на Федорова с таким презрением, что он не выдержал, отвел глаза.
Получалось, что от него, отца, она защищает его же сына.
— Поймите, Галя, это не праздный разговор, не праздный интерес... Кто, что и как... Теперь, когда ничего нельзя уже изменить, это все равно важно... Это очень и очень важно...
Он ходил по комнате, пытался сосредоточиться, думал вслух.
— Важно?.. Ах, Алексей Макарович, да это все как раз и не важно! Ни капельки не важно! Важно, как ребят спасти, в первую голову — Витьку, Виктора вашего!..
Виктора... В первую голову — Виктора... Значит, он... Она расставила все точки над «и».