Подобно уверенному в своей популярности артисту, адвокат выдержал паузу — не слишком длинную и не слишком короткую, а именно такую, как нужно.
— У меня тоже есть несколько вопросов к моему подзащитному, но они имеют более непосредственное отношение к делу,— зарокотал его сочный, неотразимый баритон.— Скажите, Федоров, это знаменитое ка-ра-тэ, которое привлекло столь пристальное внимание моего коллеги...— Он по слогам и с пренебрежительной улыбкой выговорил слово «каратэ».— Так вот, ка-ра-тэ было вашим единственным увлечением в спорте?
— Нет, не единственным.— Виктор смотрел на Горского прищурясь, словно пытаясь угадать, куда он клонит.
— Не единственным... А еще?
— Были еще и плавание, и фехтование...
— Отлично... Итак, вас, как и многих, в спорте привлекало отнюдь не только ка-ра-тэ... И когда вы имели дело с рапирой, в иные минуты вам, легко допустить, хотелось померяться отвагой и ловкостью с д’Артаньяном... Однако следует ли отсюда, что вы бросались из спортзала на улицу и кололи всех прохожих подряд?
Послышался смех, кто-то прыснул в кулак, хотя сам Горский сохранял на лице предельно серьезное выражение. Катушкина — и та улыбнулась, по тут же, словно вспомнив о чем-то, стерла улыбку с губ.
— Что?.. Я не расслышал ответа.
— Нет, я никого не колол.
— Так мне и представлялось... Теперь скажите, подзащитный, вы упомянули, что вам иной раз доводилось выручать товарищей, решая за них контрольные. Стало быть, вы не были слабым или отстающим учеником? Ну, а случалась ли вам, защищая честь школы, участвовать в олимпиадах, занимать призовые места?..
Пока Виктор перечислял олимпиады — по физике, математике, список вышел впечатляющим,— Горский стоял, подняв правую руку с вытянутым указательным пальцем, как бы призывая всех слушать и запоминать...
— Скажите, подзащитный, когда вы обнаружили, что у вас пропала расческа?
— Не помню. Наверное, дома. Или на другой день.
— И как вы поступили — отправились ее разыскивать?
— И не подумал. Расческу можно купить в любом магазине.
— Случалось ли вам до того терять подобные вещи? И если да, то что именно?
— Мало ли что... Ручки, перочинные ножи...
— И вас это не тревожило? Вы не думали, например, что ваш перочинный нож кто-то может использовать отнюдь не для того, чтобы срезать с яблока кожуру?..
— Нет, не тревожило.
— Почему же? Ведь нож-то ваш?
— Ну и что? Нож мой, а если кто-то его использовал не для очистки яблока... Ему и отвечать,
— «Ему и отвечать»...— повторил Горский как бы невзначай, склонясь на секунду над своим столом и сделав короткую пометку в бумагах.— А теперь поясните, вы когда-нибудь встречали Стрепетова, знали его?
— Я уже говорил — нет, никогда его не видел.
— Значит, у вас не было по отношению к нему ни вражды, ни зависти, ни каких-либо мстительных чувств?
— Я ведь сказал, что никогда его не видел.
— А ваши товарищи?
— Они тоже.
— Может быть, вы испытывали нужду в деньгах? Вы ведь сами сказали, что вам порой не хватало карманных денег... Именно карманных, поскольку джинсы, магнитофон, проигрыватель, гитара, то есть все, что ценят юноши вашего возраста, у вас имелось?..
— Да, у меня все это было.
— А если что-то в таком роде вам хотелось иметь, вы обращались к родителям?
— Да.
— И они... Они шли вам навстречу?
— Да,— губы Виктора насмешливо дрогнули,— они шли мне навстречу.
— А родители ваших друзей — Николаева, Харитонова? Они тоже не отказывали своим детям?
— Тоже.
— Так что, если бы вам очень понадобились карманные деньги, в пределах, скажем, трех-четырех рублей, то вам бы не отказали?.. Повторяю: если бы вам очень понадобились эти деньги?
— Не отказали бы.
— Не отказали бы!..— повторил Горским как бы машинально, в задумчивости, и подержал над головой отставленный указательный палец.
— Пока у меня все,— сказал он, глядя на судью, я мягко — не то кивнул, не то поклонился — легким движением головы.
Курдаков объявил перерыв.
15В тот день, когда начался процесс над его сыном, впервые, должно быть, за много лет Федоров вышел утром из дома, не открыв свой почтовый ящик, чтобы достать свежую почту, надорвать на ходу пару конвертов, развернуть, пробегая заголовки, газетный лист. И перед началом суда никто из его знакомых, в первую очередь — журналистов, несомненно, знавших уже обо всем, не подошел к нему, не поздравил, как в подобных случаях принято,— скорее всего из душевной деликатности, нежелания нарушать его сосредоточенность на себе, на своих собственных делах. Но когда объявили перерыв и члены суда удалились, а обвиняемых увезли в КПЗ, чтобы спустя час вернуть в зал, к Федоровым подошло сразу несколько человек, и среди них — толстый, быстрый в движениях, шумный — в полном соответствии со своей фамилией — Михаил Пушкарев, журналист, которого утром Федоров не заметил,— наверное, запоздал, примчался прямо с планерки... Он первый ухватил Федорова за руку, потряс, хлопнул широченной лапищей по плечу: