…Подсудимого Чуркина Геннадия… — к пятнадцати годам лишения свободы с содержанием в колонии…
…Подсудимую Лайтис Мариту Мартыновну к двум годам лишения свободы…
Тишину всколыхнул ропот, гул голосов. Заур тяжело привалился к стене, каждое слово, казалось, тысячекилограммовым грузом ложилось на плечи.
— Но, учитывая смягчающие обстоятельства и ее раскаяние, руководствуясь статьей 53, пункты б, в, г, 59 Уголовно-процессуального кодекса Азербайджанской ССР, суд нашел возможным заменить лишение свободы условным осуждением сроком на два года…
…Приговор окончательный и обжалованию не подлежит…
Смертельная усталость придавила Заура к стене. Он видел, как Пери-ханум и Аида подбежали к перегородке вывели Мариту, стали обнимать ее. Он медленно побрел по коридору и спустился по лестнице.
Осенний день встретил его мелким дождем. Он поднял воротник. Незаметно добрался до отдела, открыл кабинет, и прямо в набрякшем плаще, повалился на диван.
ГЛАВА 34
ПРИГОВОР
За окнами сердито хмурился ноябрьский вечер. Акперов сидел за столом у себя в кабинете.
О чем он думал?
О матери, которая заставила Мариту поселиться у них, окружила ее заботой и лаской. О Марите, о ее доверчиво-горькой улыбке, о глубокой складке, прорезавшей ее высокий лоб. Об Андрее и его жене — они в последнее время стали частыми гостями. О, том как вздрогнула Марита, когда Эдуард в ответ на шутливые слова Пери-ханум, что пора, мол, ему, наконец, остепениться, обзавестись семьей, брякнул: «теперь уж скоро, сразу после начальства».
Да, Зауру было о чем думать. Он вышел на балкон, поежился под холодным порывистым ветром, глянул вниз. Под голым кленом, на скамеечке он увидел знакомую фигуру женщины.
Акперов сорвался с места, выбежал на улицу.
— Марита!
Не говоря ни слова, медленно пошла она по проспекту вниз. Заур догнал, взял ее под руку. Она благодарно прижала его пальцы к себе.
Они шли молча к тому месту, где впервые встретились несколько месяцев назад, потом пересекли набережную, спустились к нижней террасе бульвара.
Над морем нависло серое, тяжелое небо. Волны с глухим гулом разбивались о черные прибрежные камни. Несколько соленых брызг коснулось их лиц.
Холодные, пахнущие нефтью капли, словно разбудили Мариту. Она вдруг заговорила, взволнованно, горячо.
— Я должна радоваться, но не могу. Разучилась. Сама погасила свою радость. Я должна, обязана пойти другой дорогой, своей… Если смогу найти себя, то… Хочу, чтобы ты понял меня.
Заур понял. Он давно с внутренней тревогой ждал этого разговора, готовился к нему. И все-таки сейчас сжалось сердце.
— Марита! Опомнись! После всего…
— Не надо, Заур… Я рада, что встретила тебя, что ты есть и будешь такой… Это — счастье. Но я знаю, — он с удивлением услышал, что она повторяет мысли, терзавшие его на неудобном узком диване в долгие ночи следствия, — я знаю, ко мне само пришло счастье. А я хочу… — Марита задумалась на мгновение, подбирая слова. — Хочу всей своей судьбой, всем, что осталось, получить право, идти вот так, как сегодня. Рядом с тобой. Открыто смотреть в глаза всем.
Привстав на носки, порывисто обняла, прижалась теплыми губами к его глазам, прошептала:
— Дорогой мой, любимый… Заур схватил ее за плечи.
— Нет, ты не уйдешь… Нет!..
Она вскинула голову, улыбнулась доверчиво и печально:
— Значит, ты меня еще любишь?
— Очень.
Она мягко высвободилась.
— Когда я тебя встретила в первый раз, — была счастлива, почти так же, как теперь. Жди меня, родной. Я вернусь, и тебе не придется стыдиться за меня.
Оттолкнув его, она быстро пошла по безлюдной, сумеречной аллее.
Он, словно завороженный, остался стоять на месте. Холодный ветер опять швырнул в лицо пригоршню соленых брызг.
Час спустя, в своем кабинете, он морщась поднял телефонную трубку.
Звонил дежурный.
— Товарищ майор, на Октябрьской, дом 16…
