а нормализации генома.... - Сколько дней уже она в коме, Павел? - Три... или четыре, не помню... Но даже если четыре - это ничего, мы успеем, еще есть в запасе пара дней! - Четыре? Ты уверен? А может шесть? Посмотри на свой «Скриптус»... Павел трясущимися руками сдернул с пояса компьютер и лихорадочно начал перелистывать записи: - Так... в Смаковцы мы зашли 10-го..., 11-го появились признаки..., а 12-го она потеряла сознание. А сегодня... - Павел ошеломленно смотрел на надпись в правом нижнем углу экрана: «сегодня 18 сентября, 23:51». - Не может быть! Он ... сломан! Конечно, сломан, я сам его ронял несколько раз! А ну, дай твой! Аркадий неподвижно стоял и молча глядел на него. - Дай мне твой «Скриптус»! Слышишь?! Дай же! Павел хотел схватить Аркадия за плечо, но тот резко ударил его по пальцам руки, и все вокруг странно затряслось, закачалось, а он замахал руками, пытаясь устоять на ногах. Когда мир вокруг перестал прыгать и дрожать, Павел вдруг понял, что перед ним стоит не Аркаша, а он сам. Он сам - в старом, потемневшем по краям, зеркале старинного комода. Он протянул руку, вместе со своим отражением коснулся холодного стекла, и вдруг горько засмеялся. Никакого Аркадия и вездехода, конечно, не было, да и кому бы пришло в голову искать их тут, на заброшенном хуторе, среди сотен таких же заброшенных хуторов, деревенек и даже городков на тридцати тысячах квадратных километрах Зоны... «Странно» - подумалось Павлу, - «за свою жизнь я много раз был на волоске от гибели, но никогда не задумывался о том, что сойду с ума, вот сейчас даже не знаю, что мне делать...» Он подошел к кровати, на которой лежала укутанная тряпками фигура, и присел с края. Затем взял со стола фонарь и посветил на ее лицо. За последнюю неделю она заметно похудела, скулы стали какими-то угловатыми, губы стали тоньше. Рот слегка приоткрыт, и показалось, что клыки стали длиннее, и чуть выглядывают из-под верхней губы. Павел оттянул веко - ее зрачок мгновенно сузился, но как-то по-кошачьи- вертикальной щелкой. - Значит шесть дней... Шесть дней, шесть дней... - бормотал он, что-то пытаясь вспомнить, потом вспомнил - история за девятый класс, основы религий, христианство - Бог создал мир за шесть дней... А теперь вот, создает новый мир... тоже за шесть дней... Он снова посмотрел на ее осунувшееся лицо и вспомнил видеозапись, которую тайком показал ему знакомый лаборант из Института Генетики, потом помотал головой, чтобы прогнать страшные картинки. Ему вдруг очень захотелось снова увидеть ее глаза, но только прежние, серо-голубые, в которые вдруг в третьем классе влюбились поголовно все одноклассники, а он даже надрал в Ботаническом саду бирюзовых лилий, но застеснялся их подарить, и выбросил под лестницу - букет потом нашли, был большой скандал... Да... Ее ласковый взгляд... Который он больше никогда не увидит. Шесть дней- это приговор. Он уже давно все решил, пока они шли; он боялся думать об этом, гнал эти мысли, уверял сам себя, что они успеют, но где-то глубоко в душе - оставил это решение, как последний вариант. Павел отложил в сторону фонарь и достал из кобуры пистолет - снял с предохранителя, неумело оттянул затвор. Некоторое время он смотрел на эту машинку для убийства, с сжатой внутри пружиной, ежесекундно готовой прервать жизнь - или смерть. Потом приставил пистолет к ее груди, слева. «Прости» - прошептал вслух. Поудобней перехватил рукоятку, пытаясь унять дрожь в руке. Отвернулся. «Сейчас. Сейчас. Давай. Ей не будет больно, ну совсем чуть-чуть. Давай же. Ну!... Тряпка! Ты должен, так будет лучше. Лучше так, чем она станет другой. Это тоже как смерть, только хуже. Она все равно станет другой, чужой... Ее прежней уже не будет. Не будет. Не будет! Просто нажми на курок!» Она дышала - грудь под слоем одежды поднималась и опускалась, чуть качая руку с пистолетом. И он понял, что не сможет выстрелить в нее - ни так, в упор - вообще никак. Потому что она - это она, даже если станет другой. А такой, какая она была - уже никогда не будет. И она в этом не виновата. А виноват в этом он. Павел опустил пистолет и долго думал, рассеянно глядя перед собой. Потом встал, подошел к зеркалу, наступив на что-то - оказалось на свой «Скриптус»; посмотрел на него, подумал и пожал плечами - писать? - кому? - что? Потом посмотрел на свое отражение, сказал сам себе: «Что ж, все по-честному» и приложил к виску холодное дуло пистолета... * * * Она проснулась утром: живот сводило от голода, организм израсходовал все запасы жира на перестройку, она очень ослабла. Но здесь было безопасно, сумеречно и большая куча еды. Она набросилась на нее, жадно отрывая куски зубами, глотая почти не жуя и чуть не давясь. Старый волк, подкравшийся под окно, учуял запах крови и завыл.