– Что ж, – заключил Ришард, – это тоже резонно, – он снял с пальца перстень с печаткой и протянул мне. – Этот перстень дает вам право приказывать от моего имени. Разумеется, вы не сможете командовать моей армией, но во всем, что касается данного проекта, вы получаете неограниченные полномочия. Я, в свою очередь, рассчитываю на быстрый и успешный результат, – он добавил в голос чуть-чуть металла. Самую малость, чтобы лишь намекнуть, что будет со мной, если эти расчеты не оправдаются.
– Вы его получите, – заверил я. – Ну и, само собой, проекту должна быть обеспечена абсолютная секретность. Карл не должен даже заподозрить не то что характер наших работ, но и то, что я вообще когда-либо посещал ваши родовые владения. Но это вы, очевидно, и сами понимаете.
– Само собой.
– В частности, мое имя не должно упоминаться ни под каким видом. Для всех, кто вообще будет знать о моем существовании, пусть я буду, ну скажем, Бертольдом.
– Хорошо, Бертольд.
– В то же время, я хотел бы участвовать в финальном походе против Карла.
– Это уже третье условие? Мне бы не хотелось подвергать лишнему риску столь ценного союзника, – заметил Ришард.
– Мне тоже, – усмехнулся я. – Но я не собираюсь лезть в бой. Я просто хочу увидеть падение Грифона своими глазами. С практической же стороны я буду вам полезен, если с новым оружием в полевых условиях возникнут какие-то трудности.
– Ну что ж. Да будет так. Это все?
– Еще только одно замечание, ваша светлость. Производство порошка – очень тонкий и ответственный процесс. Достаточно небольшой ошибки в составе или пропорциях ингредиентов – и последствия могут быть самыми неприятными. Например, взрыва не произойдет вовсе. Или хуже того – он произойдет так, что оружие разорвет в руках у стреляющего, поразив его, а не противника. Причем выяснится это в последний момент, когда уже поздно будет что-то исправлять. Я принимаю на себя ответственность за то, чтобы порошок был изготовлен правильно. Но если некие внешние обстоятельства нарушат мое душевное равновесие, боюсь, я не смогу этого гарантировать. Мы поняли друг друга? – я пристально посмотрел ему в глаза.
– Вполне, – герцог спокойно выдержал мой взгляд. – Работайте без всяких опасений. Я гарантирую вам безопасность.
Не знаю, как я выдержал первую неделю. Если за день мне удавалось урывками проспать пять часов, это была практически недопустимая роскошь. Стимулирующие экстракты из трав помогали обманывать организм лишь первые три дня, а потом… потом, наверное, почти единственным, что удерживало меня на ногах, была мысль, что Эвьет сейчас приходится еще хуже.
Обычно перед человеком, берущим на себя роль организатора, тем паче – единоличного организатора, стоит задача сделать весь процесс как можно проще и логичнее. Моя задача была обратной – сделать производство порошка как можно более сложным и запутанным, дабы, несмотря на вовлеченность в дело тысяч работников, никто не смог разгадать секрет. И при этом, тем не менее, получить быстрый и положительный результат! Схему я продумал еще по пути в Норенштайн, замок Ришарда, но одно дело продумать, а другое – воплотить без изъянов на практике.
Вместо трех действительно необходимых мне ингредиентов я затребовал двадцать. Семнадцать из них были, разумеется, бесполезны и, будучи добавленными в порошок, лишь сделали бы его непригодным, а посему, после сложного цикла бессмысленных операций, целиком шли в отходы. По моим чертежам была создана большая лаборатория, где днем и ночью булькали на огне жидкости в огромных сосудах, испуская по сложно переплетенным трубкам едкие и зловонные газы. Лаборатории была выделена особая охрана, и вообще по тому вниманию, которое я ей уделял, нетрудно было понять, что именно она является сердцем всего проекта; на самом деле, разумеется, все протекающие в ней реакции были совершенно бесполезны и не связаны с реальным производством (газы пропускались через емкости с ингредиентами, но никак не взаимодействовали с ними). Также по моим чертежам были построены специальные мельницы, позволявшие дробить и перетирать твердые субстанции, не видя их; одни приводились в движение водой, другие – ходящими по кругу лошадьми и ослами. Лишь три мельницы из девяти мололи то, что нужно, причем периодически я менял порядок, какому сырью куда поступать. Готовые порошки доставлялись в запечатанных емкостях и перемешивались еще одним механизмом; хитроумная система внутренних заслонок, изготовленная уже мною лично в полном одиночестве, впускала в рабочую камеру лишь те вещества, которые требовалось, отправляя в отходы остальные, так, что внешний наблюдатель ни за что бы не понял, что происходит. Я регулярно менял маркировки, так что один и тот же сосуд, помеченный одним и тем же знаком, сегодня содержал уже совсем не то, что вчера. Причем этим изменениям, если бы кто вздумал интересоваться их целесообразностью (хотя перстень герцога и избавлял меня от лишних вопросов), был придан глубокий смысл: я согласовывал процесс с фазами луны и каждые шесть часов с озабоченным видом выслушивал доклад о направлении и силе ветра. Самый вдумчивый аналитик не вычислил бы системы, связывающей подобные данные с моими решениями. Ее и не было. Чтобы самому не запутаться во всем этом, я был вынужден вести записи, но, естественно, шифровал их, в частности, меняя буквы на цифры и одни цифры на другие.
Параллельно производству порошка было развернуто и производство оружия. Тут я уже не предпринимал никаких мер по запутыванию процесса: без порошка огнебой годится в лучшем случае, действительно, в качестве флейты. Поэтому здесь я без утайки выложил мастерам Ришарда результаты наших с учителем изысканий. В частности, нами было установлено, что для повышения дальности и меткости стрельбы ствол должен быть длинным. Мой огнебой был сделан коротким ради возможности незаметно носить его под курткой, а также делать несколько выстрелов подряд без перезарядки. Но для армии требовалось иное оружие, способное разить врага на расстоянии даже большем, чем длинный лук и арбалет. Не мудрствуя, я нарек его дальнобоем. Числом выстрелов приходилось жертвовать – четыре длинных ствола весили бы слишком много, так что дальнобои изготавливались одноили, максимум, двухствольными.
К четвертой неделе октября подготовительные работы были, наконец, в основном закончены, и в арсенал Льва начали поступать первые порции порошка и первые дальнобои. Герцог лично опробовал новое оружие, в цель с первого раза не попал, но остался доволен. Собственно, вопрос меткости стрельбы оставался еще одной проблемой. Нужно было в короткие сроки обучить пользоваться непривычным оружием тысячи бойцов. Если бы речь шла о мечах, потребовались бы годы упорных тренировок. Для луков, каждый выстрел из которых индивидуален – по меньшей мере месяцы. Но дальнобои отливались одинаково, и заряжались одинаково, одним и тем же количеством порошка, так что всякий выстрел был подобен прочим; к тому же я использовал в их конструкции прицельные приспособления, разработанные еще моим учителем для арбалетов. Вообще именно из арбалетчиков получались лучшие стрелки-дальнобойцы. Им в наименьшей степени требовалось переучиваться – всего лишь учесть, что упреждение по вертикали и горизонтали надо брать меньше, а отдача при выстреле сильнее. К сожалению, после Ночного Кошмара, как уже окрестили – неофициально, разумеется – сентябрьское сражение, арбалетчиков в йорлингистской армии оставалось не так уж много. Тем не менее, дело шло. Среди недобитых еще рыцарей старой аристократии, правда, находились те, что брезгливо воротили нос от "подлого оружия", разящего издали и без разбора – но таких на двадцать первом году войны было немного, да они нам и не требовались. Их возмущение диктовалось, разумеется, отнюдь не заботой о грифонских жизнях, а обидой за те самые годы тренировок с мечом, которые теперь оказывались никому не нужными: с огнебойным оружием даже почти без всякой подготовки, а уж после недели упражнений – тем более, самого искусного рыцаря мог легко сразить даже ребенок или женщина. Последнее обстоятельство, кстати, было учтено Ришардом. В его армии был учрежден стрелковый зондербатальон, в который брали одних женщин. Принимали туда только тех, кто имел личные счеты к противнику – вдов и дочерей убитых йорлингистов, девушек, изнасилованных грифонскими солдатами… Нехватки в желающих не было. И, к разочарованию скептиков, из них получались отличные стрелки, нередко превосходившие меткостью многих мужчин. Как выразился по этому поводу Ришард, "кто может попасть ниткой в крохотное игольное ушко, может попасть и во врага на другом конце поля". Разумеется, о том, с каким именно оружием им предстоит иметь дело, бойцы этого, а также и прочих стрелковых батальонов узнавали, лишь попав в тренировочный лагерь. С этого момента любые связи с внешним миром были для них отрезаны.