Но подмоги не было. Просто первая шеренга странной пехоты, дождавшись, пока рыцари наберут максимальную скорость и покинут зону, где их еще могли прикрыть собственные лучники, направила вперед свои удивительные копья – и над полем боя, при ясном зимнем небе, раскатисто грянул гром. Впрочем, с моей позиции он походил скорее на резкий треск. Или на одновременный хлесткий удар сотен кнутов…
Десятки убитых и раненых лошадей на полном скаку валились на землю, кувыркались через голову, с хрустом ломая шеи и ноги, с размаху впечатывая в мерзлый грунт закованных в тяжелые латы всадников – и на них тут же налетали мчавшиеся следом. Кони и люди падали друг на друга, давя и круша всех без разбора; опущенные для атаки копья втыкались в копошащуюся на земле массу. Таков был план, разработанный Ришардом не без моего участия – первым делом вести огонь по лошадям противника. Эту методику уже применяли сами грифонцы, когда разгромили конницу Рануара – но на сей раз в ход шло кое-что получше луков и арбалетов. Никакие конские нагрудники и стальные щитки на мордах – а в этом войске, собравшем цвет рыцарства, лошадиные доспехи были у многих – не спасали от неведомой, разящей с быстротой молнии смерти.
Перекрывая мучительное ржание и крики, за первым залпом почти сразу грянул второй – большинство дальнобоев первой шеренги были двуствольными. Новая волна смерти и хаоса ударила в ряды еще скакавших рыцарей, швыряя на землю свои жертвы. А затем стрелки первой шеренги опустились на одно колено, перезаряжая свое оружие, а над их плечами поднялись дальнобои второго ряда. Залп! Грохот, крики, лязг и дребезг доспехов под копытами собственной конницы. Вторая шеренга опускается вслед за первой, третья поднимает стволы. Залп!
Тяжелая броня играла с рыцарями злую шутку. Даже понимая уже, что впереди происходит нечто неведомое и ужасное, они не могли резко развернуться, броситься врассыпную, или спасаться бегом, уже оказавшись на земле. Набранная инерция влекла их и их коней вперед, навстречу хлещущей беспощадными волнами смерти; те, кому чудом удалось избежать серьезных травм при падении и не попасть под копыта, беспомощно барахтались, словно опрокинутые на спину жуки. Некоторым всадникам все же удавалось увернуться, поворотить лошадей влево и вправо – но и за ними неумолимо поворачивались стволы, для которых развернувшиеся боком кони представляли собой отличные мишени. К тому моменту, как отстрелялась пятая шеренга, оружие первой было вновь готово к бою. Залп! Залп!
В течение каких-нибудь пяти минут от всесокрушающей силы, закованной в броню и ощетиненной копьями, остался лишь десяток лошадей, в ужасе мечущихся без всадников по полю, да несколько счастливчиков, во весь опор скакавших назад к своим. Все прочие были на земле – мертвые, раненые, стонущие и кряхтящие, тяжело копошащиеся в погнутых доспехах, с трудом выбирающиеся из-под тел коней и товарищей. Всё же довольно многие из них еще способны были подняться на ноги и драться пешими, несмотря даже на ужас и растерянность перед грохочущей смертью, разящей подобно небесной каре: из мертвых тел не торчало ни стрел, ни копий – но в доспехах зияли круглые дыры, забрызганные кровью…
Первым рыцарям позволили встать беспрепятственно; это тоже входило в план. Но, когда на ногах было уже около сотни (один даже поднял валявшееся знамя и выкрикивал команды, пытаясь придать оглушенным товарищам хоть какое-то подобие строя), грянул новый залп. Из поднявшихся не устоял никто. Еще несколько десятков попытались встать – кажется, помышляя уже не о битве, а лишь о бегстве. Их ждала та же участь.
После третьей попытки, предпринятой уже совсем немногими, прочие выжившие больше не рисковали подниматься; некоторые пытались ползти к своим, что в доспехах было непросто. И вот тогда, перемахнув через гребень, на поле высыпала йорлингистская легкая кавалерия. Сотня всадников, ехавших впереди, казалось, не была вооружена вообще ничем (их кони были самыми быстроногими в львином войске); остальные были при мечах или топорах, но в руках держали копья пехотного образца, с прочными древками – их задачей было не атаковать противника на скорости, а добивать поверженных на земле. За всадниками, направляясь прямиком к стрелкам, ехали четыре повозки, каждая – запряженная парой лошадей. Эти повозки тоже были моей идеей. На бортах обычных крестьянских телег, конфискованных накануне в ближайшем селе, были закреплены винтами железные опоры, на которые, в свою очередь, устанавливались дальнобои; механизм крепления позволял, в зависимости от положения рычага, жестко фиксировать их или оставлять поворотными в горизонтальной, вертикальной или обеих плоскостях. С боков опоры соединялись высокими деревянными щитами для защиты от стрел; сверху была настелена деревянная же крыша. Экипаж повозки состоял из возницы и двух стрелков. По пять опор на каждом борту, при установке двуствольных дальнобоев, позволяли быстро произвести по десять выстрелов, одновременно в обе стороны или же сначала проехав мимо противника одним боком, потом другим. Затем повозка должна была быстро отъехать на безопасное расстояние, перезарядиться и снова устремиться в атаку.
В этот момент в грифонском стане у реки вновь пропел сигнал, и правый фланг легкой кавалерии Карла рванулся вперед. Не знаю, почему центр и левый фланг при этом остались на месте (хотя и они бы не смогли спасти положение). Возможно, попросту испугались, не зная еще толком, что произошло с рыцарями, но уже понимая, что случилось нечто ужасное. А возможно, напротив, приказ нарушил именно правофланговый командир, самовольно ринувшийся в бой.
И вот, когда первые йорлингисты с копьями уже кололи, как свиней, не смевших подняться с земли рыцарей, а четыре десятка стрелков первой шеренги торопливо устанавливали свои дальнобои на подъехавшие телеги (для этих стрелков, выполнивших свою задачу, бой закончился – им оставалось лишь спокойно отойти за гребень) – навстречу восьми сотням лангедаргской легкой кавалерии, вооруженной мечами и топорами, вылетела единственная "безоружная" сотня. Сблизившись с противником, йорлингисты остановились, выхватили из кожаных футляров короткие четырехствольные огнебои моего образца и открыли стрельбу почти в упор (на сей раз били не по лошадям, а исключительно по всадникам) – а затем вновь бросили коней в галоп, уходя обратно за шеренги пеших стрелков для перезарядки. Преследовать их никто и не думал; хотя не все ядрышки попали в цель, грифонские кавалеристы за считанные мгновения потеряли убитыми и ранеными около трети от своей численности, а главное, и люди, и животные были охвачены ужасом. В отличие от злосчастных рыцарей, сраженных издали, эти увидели применение нового оружия совсем близко; гром выстрелов, вспышки пламени из стволов и едкий запах дыма, должно быть, вызвали у лангедаргцев ощущение, что Ришарду помогает сам дьявол.
О спасении распростертой на поле грифонской знати никто уже не помышлял; уцелевшие всадники мчались прочь, и огнебойная сотня, перезарядившись, присоединилась к своим вооруженным копьями товарищам. Огнебойцы ехали вдоль копошившихся на земле рыцарей, хладнокровно расстреливая их в упор. Некоторые из обреченных пытались прикрыться щитами, другие вскакивали с мечом в руке, надеясь все же нанести последний удар врагу, третьи молили о пощаде; конец для всех был один. Ришард распорядился не брать пленных; ему было попросту некуда их девать. Исключение было велено сделать лишь для Карла, если его удастся захватить живым.
Менее чем за полчаса цвет грифонского рыцарства прекратил свое существование.
Меж тем, как только обращенные в бегство бойцы легкой кавалерии Карла доскакали до своих, в грифонском стане вспыхнула неизбежная паника. Теперь уже вся уцелевшая конница, не слушая команд, расталкивая и топча собственных стрелков, ломанулась к мосту, тут же образовав мощный затор. Почти сразу же у моста снесли перила; люди и лошади, напирая друг на друга, то и дело валились в реку с обеих сторон. Кто-то без зазрения совести рубил своих, пытаясь расчистить себе путь к спасению; кто-то, совсем обезумев от страха, кидался в ледяную воду вплавь или же гнал туда коня, в надежде, видимо, что животное сумеет переплыть реку даже в такую погоду – однако, если каким-то лошадям это и удавалось, выбраться на ломкий лед у противоположного берега ни они, ни их всадники уже не могли.