А любопытно, почему, в таком случае, торговец – в отличие от длинноволосого парня, который явно опасался именно лангедаргцев – равно не хотел встречаться с солдатами ни одной из сторон? Если одна из них была для него союзной, он не только не должен был ее бояться, но даже мог просить ее бойцов об охране… Впрочем, он был прав, конечно. Это только в теории, и притом – очень наивной теории, армия есть единый организм, подчиненный общей цели победы над врагом. Едва ли это было так даже в начале войны, и уж тем более это не так на двадцать первом ее году. Солдатам одного полка нет никакого дела до чьих-то там договоренностей с командиром другого. Если они захотят что-то реквизировать для собственных нужд, не заплатив ни гроша, они это сделают, а если ограбленный станет грозить жалобами, так его и вовсе не отпустят живым. Да и была ли у торговца вообще охранная грамота, подтверждающая, для кого он везет свой груз? Весьма вероятно, что нет. Ведь, попадись он с этим документом противоположной стороне – все трое прожили бы ровно столько, сколько требуется, чтобы завязать петлю и перекинуть ее через крепкий сук…
Так или иначе, подобные попутчики для путешествия на плоту мне не нравились. Тот из братьев, что не позволил прыгнуть в воду второму – вероятно, старший – угрюмо посмотрел на меня в ответ. Затем подошел к лежавшему на окровавленных досках паромщику.
– Помер, что ли? – осведомился он, обращаясь не то ко мне, не то к недвижному телу.
– Да, – коротко ответил я.
Бородач, не говоря ни слова, ногой спихнул труп в воду. Я запоздало подумал, что надо было вытащить мои сантимы из кармана мертвеца.
– Его надо было похоронить! – не выдержала Эвьет.
– Тебе охота по жаре с мертвяком плавать? – пожал плечами тот. – Вишь, уже сейчас припекает, а еще полудня нет.
Хоть он мне и не нравился, а в данном случае был прав. Я, впрочем, не стал признавать это вслух, дабы этот тип не решил, что я ему поддакиваю.
В молчании мы дрейфовали по течению на запад. Нам с Эвьет не хотелось вести разговоры в присутствии посторонних ушей, братьям, возможно, тоже – или же им просто не о чем было говорить. Я мысленно перебрал несколько вариантов превращения нашего плота в управляемое судно и был вынужден все их отвергнуть. Отломать несколько досок настила и использовать их в качестве весел? Они слишком толстые и прочные и слишком хорошо приколочены; пытаться выламывать их с помощью мечей – значит сломать мечи. Поставить парус? Его можно было бы сшить из одежды нескольких человек, но нечем; к тому же не из чего сделать мачту с реем – одной жерди для этого не хватит. Самой интересной идеей, посетившей меня, была полная переделка ворота: если бы приделать к его оси лопатки, сделав их из тех же досок настила, и расположить ось под углом, так, чтобы лопатки доставали до воды, но в то же время рукоятки ворота при вращении не упирались в настил – получится что-то вроде мельничного колеса, вращая которое за рукоятки, можно плыть. А ведь, пожалуй, подобными колесами можно снабдить речные и даже морские суда, и в отсутствие попутного ветра приводить их в движение силами специально взятых на борт лошадей… Но, разумеется, без инструментов я мог предаваться лишь теоретическим размышлениям о конструкциях подобного рода.
Впрочем, после полудня нужный нам правый берег как будто бы начал приближаться, но не успел я порадоваться этому обстоятельству, как впереди показалось устье какого-то притока Аронны, также все еще довольно полноводного после дождя – и, естественно, его течением нас вновь отнесло влево.
Теоретически вдоль Аронны должно было располагаться не так уж мало жилья, но берега, мимо которых мы проплывали, демонстрировали почти полное безлюдье. Лишь один раз мы миновали крестьянок, стиравших белье у полуразвалившейся пристани, но они ничем не могли нам помочь. Затем впереди забрезжил шанс в виде мужика, рыбачившего с лодки.
Братья принялись в два голоса громко звать его. Рыбак, посмотрев в нашу сторону, вытащил из воды свой примитивный якорь (камень на веревке) и взялся за весла. Его лодка была достаточно велика, чтобы вместить всех нас, кроме, конечно, Верного – но тот вполне мог доплыть до берега своим ходом. Но каково же было наше разочарование, когда мы поняли, что рыболов гребет не к нам, а в прямо противоположном направлении! Впрочем, его желание оказаться подальше от вооруженных незнакомцев (тем паче что одежда братьев была в крови; нам с Эвьет, к счастью, удалось почти не запачкаться) тоже можно было понять. Братья стали звать его еще громче, теперь уже не завлекая обещаниями заплатить за перевоз, а грозя переломать руки и ноги, если он не подчинится, что было, конечно же, вдвойне глупо и возымело закономерный обратный эффект. Убедившись, что все напрасно, Жакоб зло плюнул в воду и отвернулся, но второму брату этого было явно недостаточно, и он принялся во весь голос крыть рыбака самыми непотребными словами.
– Эй! – возмутился я. – Держи себя в руках! Здесь девочка!
– А мне плевать, девочка или мальчик, – огрызнулся тот. – Кто ты такой, чтобы мне рот затыкать?
– Тот, кто может заткнуть его тебе навсегда, – холодно ответил я, демонстративно кладя руку на рукоять меча. У меня он, кстати, был длиннее, чем у братьев, что в отсутствие щитов теоретически давало мне преимущество – и я надеялся, что они это осознаЮт. Ибо на самом деле драться на мечах я вовсе не собирался, да и вообще конфликт был мне не нужен – но поставить на место зарвавшегося хама стоило, а по-хорошему подобная публика не понимает. И то, что я ему сказал, было чистой правдой.
Увы, тот факт, что их двое, явно перевешивал в их глазах видимые преимущества моего оружия. К тому же они могли рассчитывать на свои доспехи, в то время как на мне не было ничего основательней расстегнутой кожаной куртки. Они оба тоже схватились за мечи.
– Так кто тут кого будет учить вежливости? – с угрозой осведомился старший, делая шаг в сторону, дабы получить возможность атаковать меня с двух сторон.
– Я, – раздался сбоку от меня спокойный голос Эвелины. Скосив глаза, я убедился, что старший уже на прицеле ее арбалета. – Дольф, – обратилась ко мне Эвьет самым светским тоном, – когда я пристрелю левого, ты зарубишь правого, пока я перезаряжаюсь?
– Само собой, баронесса, – ответил я, специально не скрывая от противника ее титул.
– Ну их, Жеан, не связывайся, – пробормотал Жакоб. – Это ведь она из этой штуки солдата на пристани грохнула, ты не видел, а я видел…
Жеан оскалился, но тут же постарался стереть злобное выражение с лица. Он не мог не понимать, что от арбалетного выстрела в упор его не спасет никакая кольчуга. И, очевидно, прочитал в глазах Эвьет, что она не блефует.
– Ладно, чего там, – буркнул он, возвращая меч в ножны. – Ни к чему нам ccориться.
– Не слышу извинений, – холодно заметил я.
– Ну, я это… прошу прощения…
– "Госпожа баронесса", – подсказал я.
– … у госпожи баронессы, – покорно повторил Жеан, словно даже становясь ниже ростом. – И у вас тоже, сударь.
– Твои извинения приняты, – надменно ответила Эвьет. – Но вообще, до чего распустилось мужичье с этой войной! Ты не находишь, Дольф?
– Воистину так, баронесса, – коротко, по-дворянски, наклонил голову я.
Братья уселись на другом конце плота, демонстративно не глядя в нашу сторону. Я, впрочем, не особо обольщался относительно безопасности с их стороны. На открытый конфликт они, пожалуй, не решатся, но вот затаить злобу и ударить в спину вполне способны.
Мы все плыли и плыли – мимо затопленных лугов, мимо плакучих ив, полощущих в воде свои длинные ветви, мимо крутых обрывов, нависших над рекой подобно гигантским бурым волнам, увенчанным зелеными гребнями травы… У меня вдруг заурчало в животе; я напряг брюшные мышцы, чтобы пресечь звук, и мысленно отругал себя за то, что не запасся едой в Пье, не желая иметь дело с тамошними чересчур жадными торговцами и рассчитывая на более дешевую еду по дороге. Вчерашняя куропатка, конечно, подвернулась очень кстати, зато не состоялись ни ночлег в селе, ни обед в трактире, который должен был располагаться где-то недалеко за переправой – а больше приобрести съестное было негде. По правде говоря, я просто не думал, что эти края настолько обезлюдели… Впрочем, без пищи можно обходиться очень долго, причем без особо ущерба для себя. Куда хуже потребности прямо противоположного толка, которые вскоре станут актуальны для всех на этом плоту. Включая, между прочим, Верного, который, при всех своих достоинствах, не осведомлен о человеческих правилах приличия и гигиены.