Эвелина плотоядно принюхалась и вонзила зубы в заячью лапку.
– Остыл уже, конечно, – сообщила она, прожевав первый кусок, – но все равно вкусно. Знаешь, я этот запах аж из бани чувствовала.
– А… – вырвалось у меня, но я сразу замолчал.
– Что?
– Нет, ничего.
– Слушай, Дольф, я таких вещей ужасно не люблю. Раз начал, так уж говори.
– Ну… я просто подумал… разве тебе.. не неприятен такой запах?
– С чего вдруг? А, ты имеешь в виду… в тот день… Ну, видишь ли, я отличаю одно от другого. Если я пережила пожар, что ж мне теперь, и у костра не греться? И потом… – добавила она тихо, – горелое пахнет иначе, чем жареное.
Она быстро управилась со своей порцией, воздав должное и моему хлебу, и сделала было движение вытереть жирные пальцы о рубашку, но, перехватив мой взгляд, смущенно улыбнулась и вымыла их в ведре с водой.
– Как твоя нога? – спросил я, кивнув на ее левую ступню. Та уже не была перевязана, что я мог только приветствовать – от такой грязной тряпки наверняка больше вреда, чем пользы.
– А, это? Уже зажила почти. Пустяки, это я на острый сучок напоролась…
– Дай я посмотрю. Я кое-что смыслю во врачевании.
Эвьет без церемоний уселась на пол и протянула мне ногу. Я велел ей повернуться ближе к свету и взял в руки ее маленькую ступню. Кожа на подошве, конечно же, была загрубевшей, как у деревенской девки, но изящная форма стопы свидетельствовала о породе. Ранка и впрямь оказалась небольшой и уже фактически затянулась; опасности нагноения не было.
– Значит, ты умеешь лечить раны? – осведомилась она, снова ставя ногу на пол.
– Более-менее. Ну и некоторые другие проблемы со здоровьем. Но я не имею права называть себя врачом – я не учился в университете. Правда, в нынешние времена мало кто обращает внимание на отсутствие диплома…
– Ты умеешь убивать, но ты не воин. Умеешь лечить, но ты не врач. Становится все интереснее.
Но мне не хотелось рассказывать ей свою биографию. Хватит с девочки и ее собственной грустной истории. Тем более что самое, вероятно, для нее интересное пришлось бы скрыть, а полуправда, говорят, хуже лжи, и Эвьет, похоже, достаточно проницательна, чтобы понять, что я чего-то не договариваю. Актер из меня не лучший, чем повар.
– Чего я точно не умею, так это не спать. Где в вашем замке комнаты для гостей?
– Спи, где хочешь, – не оценила мой юмор Эвьет. – Все равно придется на полу, кровати все сгорели.
Что ж, дело привычное. Котомку под голову, меч под руку, одежда на себе – и если в таких условиях вы не способны заснуть, значит, вам это и не требуется.
– Тогда я лягу прямо тут, если ты не возражаешь. Тут пол почище и очаг еще не догорел…
– Ладно. А я на столе. Меня он выдержит.
И она действительно взобралась на стол и свернулась там калачиком. Минуту спустя она уже безмятежно спала. В обнимку со своим арбалетом.
– Дольф!
Требовательный звонкий голос пронзил мой сон, как удар меча. Пару секунд мозг еще противился возвращению в опостылевшую реальность, но затем вспомнил, что от враждебного внешнего мира его не отделяет ни одна дверь, и отдал команду экстренного подъема. Я вскочил, на ходу разлепляя глаза.
– Опасность?
– Все спокойно, – Эвелину явно развеселила моя прыть. – Просто сколько можно спать? Солнце уже встало. Когда мы начнем тренировки?
– Тренировки? Ах, да, – я проснулся окончательно. Зачерпнув воды из ведра, я плеснул себе в лицо и пригладил мокрой рукой волосы. – Видишь ли, Эвьет, боюсь, ты не так меня поняла. Я могу тебя кое-чему научить, но я не сказал, что научу тебя, как убить Карла. Я не владею ремеслом охотника за головами. Тем более – за столь высокопоставленными.
– Но ведь тебе приходилось убивать?
– Да. Приходилось.
– Вот и хорошо. Обучи меня всему, что знаешь, а конкретный план я и сама придумать могу.
Вот ее самостоятельности я больше всего и опасался. Откажи я ей – и она, пожалуй, начнет действовать сама и, конечно, попадет в беду.
– Начнем хотя бы с меча, – она кивнула на мое оружие, оставшееся лежать на полу.
– Он только один, – заметил я, – для настоящей тренировки нужны мечи нам обоим. Но главное – это слишком большое и тяжелое для тебя оружие.
– Я сильная! – она даже согнула руку, словно предлагая мне пощупать бицепс.
– Не сомневаюсь, что ты сильнее большинства девочек твоего возраста и сословия. Но ведь не взрослого же солдата.
Но она уже взяла меч и вытащила его из ножен, а затем подняла острием вверх, восхищенно любуясь игрой бившего в окно утреннего солнца на лезвии. Хотя любоваться было, на самом деле, нечем. Клинок был даже не средней паршивости, а самый дешевый, какой отыскался в придорожной кузне. Впрочем, зарубить человека им было все же возможно.
– И вовсе не такой тяжелый, – заметила Эвьет.
– Разумеется – пока ты его просто держишь. Но в бою необходимо наносить резкие удары, и отражать удары чужого меча, и все это – без возможности отдохнуть. Ну-ка дай сюда, – я взял у нее меч и продемонстрировал несколько быстрых рубящих ударов под разными углами, на ходу меняя направление движения. Клинок с гудением рассекал воздух. – На, повтори, только держи крепче. Нет-нет, повернись туда. Я не хочу, чтобы он полетел в меня, если все-таки вырвется.
Она начала столь же решительно и быстро, стараясь точно копировать мои движения – из нее и впрямь вышла бы хорошая ученица. Однако рукоять была слишком велика для ее руки, и я видел, как вес меча, умножающийся в конце каждого взмаха, норовит вывернуть ее кисть в сторону. Она все же сумела его удержать и не опустила оружие, пока не повторила всю серию до конца, но, конечно, сохранить начальный темп уже не смогла.
– Ну, убедилась? Знаю, что ты сейчас чувствуешь: ноющую усталость в кисти и предплечье. А ведь твой меч даже ни разу не встретил сопротивления ничего тверже воздуха…
– Рубятся же взрослые двуручниками! – не хотела сдаваться Эвьет.
– Ты не сможешь использовать обычный меч как двуручник или полуторник. Слишком короткая и толстая для тебя рукоятка. К тому же то, что мечник с тяжелым мечом проигрывает в скорости и маневренности, он наверстывает за счет длины клинка и силы удара, а у тебя этих преимуществ не будет. Нет, баронесса, с мечом у вас ничего не выйдет.
Надо отдать ей должное – понимая, что я прав, она не пыталась капризничать и настаивать на своем. Просто молча вложила клинок обратно в ножны и протянула мне. Но тут же требовательно спросила:
– А с чем выйдет?
Много с чем может выйти. С ядами, о коих я уже думал. Или с удавкой – струна прикрепляется двумя концами к палке, набрасывается сзади на шею, и палка резким движением перекручивается. После этого остается лишь повернуть ее еще несколько раз – хватит силы и у ребенка. Или с любым острым предметом, от вязальной спицы до заточенного грифеля, втыкаемым в глаз и дальше прямиком в мозг. При достаточной резкости удара это можно сделать даже пальцем. И от этого не защитит никакой доспех, даже в шлеме с опущенным забралом есть отверстия для глаз – а как же иначе? Есть и еще один способ, самый неожиданный и беспроигрышный, который знаю только я…
Но я не собирался и в самом деле учить ее убийствам. Я уже понял, что мне с ней делать. Я, правда, не большой знаток феодального права – у моего учителя были другие интересы, и у меня тоже. Но сеньор обязан заботиться о своих вассалах, не так ли? Вот пусть граф Рануар и обеспечивает опеку для последней представительницы рода Хогерт-Кайдерштайн. Придется отвезти ее к нему – ну да мне, в общем-то, все равно, куда ехать…
– Ключ к успеху в любом деле – это хорошо знать и понимать, что именно ты делаешь, что можно сделать еще и почему оно работает так, а не иначе, – сказал я вслух. – Поэтому я расскажу тебе о ранах и вообще об устройстве человеческого тела, о его сильных и слабых местах. Тем более что ты уже кое-что смыслишь в анатомии – правда, заячьей…
– Я убивала и зверей покрупнее!
– Да, конечно. Ты удивишься, насколько их устройство похоже на человеческое, хотя люди и любят противопоставлять себя животным. Свои худшие деяния они, впрочем, предпочитают именовать "зверством", хотя звери себе ничего подобного не позволяют. Ни одно живое существо на свете не пытает себе подобных – за исключением человека. По справедливости, бессмысленную жестокость и насилие следовало бы называть не "зверством", а "человечностью"…