– Очень похоже, – чекист кивнул.
– Получается, она живет и здесь, и там… тоесть, в нашем мире.
– Ты видел что-нибудь подобное раньше? – Загребельный начал было оглядываться по сторонам, но в ожидании ответа, задержал свой взгляд на мне.
– Зачем спрашиваешь? Ведь знаешь, что нет.
– Тогда будем считать, что эта штука встречается здесь и у границы нашего мира.
– Не велика разница, – я поднял автомат и стал выдувать из него пыль. Теперь это была не столько привычка, сколько инстинкт: привести в порядок оружие, а все остальное – уже как получится.
– Разница есть, – Андрюха вернулся к осмотру местности. – Но об этом потом. Сейчас надо уходить. А то нашумели мы тут, дай боже!
– Согласен, давай уходить, – пошатываясь, я стал разворачиваться в сторону лежащего на боку контейнеровоза.
– Как ты догадался? – Леший задал вопрос уже практически мне в спину.
– О чем? – я нехотя оглянулся.
– О том, что эта бурая дрянь притаилась именно под цистернами.
– Ну-у-у…. собственно говоря… – мне нечего было рассказывать другу. – Никак не догадался. Просто нам в другую сторону.
– В другую?
Загребельный пошатываясь подошел ко мне, стал рядом и не мигающим взглядом уставился в сторону, контейнеровоза, авианосца и прочих океанских колосов. Правда глядел он совсем не на огромные металлические борта и надстройки, а скорее сквозь них. Спустя минуту подполковник ФСБ ознакомил меня с результатом своих размышлений.
– Ты думаешь, дорога на Могилев… – Леший запнулся и тут же поправился. – На то, во что превратился Могилев, именно там?
– Помни о кораблях, – протянул я вместо ответа. – Как ты думаешь, это может быть подсказкой?
– Чего? – не понял Андрюха.
– Помни о кораблях, – вновь повторил я. – Кто-то, когда-то мне об этом уже говорил или…
Я так и не закончил фразу. В голове что-то щелкнуло, переключилось, и совершенно неожиданно перед мысленным взором появилась четкая, написанная то ли кровью, то ли краской надпись. Да… Так и есть… Всего неделю назад я прочел ее на стене подъезда, когда спускался с крепостной стены Одинцовского поселения, того самого, что доживало свои последние, даже не дни, а часы. «Помни о кораблях» написала чья-то неведомая рука. Написала, чтобы увидел я, именно я. Сейчас в этом не было никаких сомнений. Почему? Да потому, что именно эти три слова, словно дремавшая до поры до времени программа, сработали в моем мозгу, и спасли нам жизнь.
Кто написал их? Сам собой напрашивался ответ – Главный. Это он не пожалел своей крови. Это он оставил послание, предупредил и направил. Кстати, и рука у ханха была порезана. Глубоченный такой порез!
Я уже собирался зачислить себе в актив разгадку пусть невесть какой, но все же тайны, но тут вдруг подумалось: а ведь если принять во внимание сроки всех последних событий, то ничего не выходит. В тот день, когда мы откапывали БТР, Главный, судя по его словам, находился на «Облаке» и еще не обзавелся человеческим телом. А сие значит, что и кровавые следы он оставлять не мог. Ну, никак не мог! Да и потом, когда мы с ним несколько дней провели буквально плечом к плечу, спали рядом, жрали из одного котла… он и тогда насчет надписи не обмолвился и словом.
После того как все это прокрутилось в голове, стало понятно, что вместо ответа на старую загадку я получил несколько новых. Вот же цирк-зоопарк! Получается, лучше не думать. Лучше тупо переть вперед и надеяться, что жизнь расставит все на свои места.
– Что это ты там бормочешь? – вернувшись к реальности, я вдруг понял, что Леший с подозрением на меня косится. – Никак контузило?
– Да в порядке я. Идти надо.
– Ты точно знаешь, что нам именно туда, в сторону этих кораблей?
– Точно? – я нервно расхохотался. – Ну, ты даешь! Разве тут можно что-нибудь знать точно.
– Согласен, вопрос идиотский, – чекист кивнул. – Лучше было бы так: у тебя есть хоть какие-нибудь соображения по поводу дальнейшего маршрута?
– Соображений нет. Одни ощущения.
– Ну, хоть что-то… – Андрюха стер с лица пыль и кисло улыбнулся. – Лично у меня ни первого, ни второго.
– Потопали, – я крепко стиснул автомат и шагнул вперед.
Прошли мы всего шагов десять, после которых Загребельный схватил меня за локоть и остановил:
– Гляди! – Андрюха указывал на лежащий чуток левее от нашего маршрута предмет.
Вокруг было разбросано довольно много всякой всячины. Это и камни, и куски от разбитого локомотива, и еще какие-то непонятные железяки, занесенные сюда неистовством взрыва, поэтому не мудрено, что я не обратил внимания на засыпанный пылью и песком грязный зеленый баул. А вот Леший… Видать он свое имущество чуял, будто кот валерианку.
Вещмешок оказался порван. Из его распоротого брюха в пыль вывалились фляга, консервы, пачки с патронами, на удивление целые и вроде как невредимые. Быть может, памятуя о весьма неприятной особенности Андрюхиной поклажи притягивать к себе убийственные малиновые молнии, мы бы так и оставили ее покоится с миром, но… От одного лишь вида всех этих богатств, ноги сами свернули с дороги.
– Патроны можно не брать, – протянул я, когда два голодных и усталых ободранца остановились над разбросанными по земле банками и упаковками. – «Калаш» твой накрылся, поэтому 5,45 теперь только в очко вставлять.
– Можно и в очко, главное нужной стороной, – ФСБшник отшутился чисто автоматически. Сам же он в это время присел на корточки и пытался аккуратненько, словно мину, подцепить жестянку с кильками.
– Неужто, вас и этому учили? – Настроение было паскудней некуда, однако в том-то и заключается парадоксальная суть бывалого солдата: он сможет позубоскалить даже на своем собственном смертном одре.
– Нас много чему учили, – Леший, наконец, решился и сгреб банку своей здоровенной ручищей. – Ничего не чувствую. Никакого разряда. – Андрюха поднял на меня слегка недоумевающие глаза.
Мне было нечего ответить, разве что пожать плечами. Именно на середине этого движения, как раз когда мои плечи уже вот-вот были готовы подпереть края шлемофона, я и заметил… По занесенному пылью и песком вещмешку словно ящерка проскользнула юркая белая молния. Я, видать, так и застыл, намертво прикипел взглядом к запыленной и выгоревшей зеленой ткани.
Загребельный сразу засек мой напряг и резко повернул голову:
– Чего там? – чекист никак не мог понять, что именно привлекло мое внимание.
– Надо в мешке поглядеть, – наконец выдавил из себя я.
– В мешке? – повторил Леший, но прежде, чем он даже успел пошевелиться, я наклонился и выдернул из пыли значительно похудевший армейский рюкзак.
Развязывать горловину не имелось ни малейшего смысла, а потому я сразу уцепился за край прорванной ткани. Первый же взгляд в темное пыльное нутро Андрюхиной заплечной сокровищницы сделал воздух в моей груди полностью непригодным для дыхания. Больше того, он затвердел там, превратившись в тяжелый и колючий камень. Именно в таком состоянии, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть, с выпученными от асфиксии глазами я глядел на небольшой тонкий диск. Он походил на окно, иллюминатор за которым открывался вид на безбрежный и бездонный космос. Именно в нем, словно уносящаяся вдаль комета медленно пропадал, тонул свирепый ярко-малиновый смерч.
Глава 7
Укрывшись среди сплетения огромных стальных балок, я пытался сосредоточиться и добросовестно выполнять обязанности наблюдателя-тире-часового. Вот то-то и оно, что пытался! Леший ушел, и Максим Ветров тут же оказался наедине с самим собой, со своими мыслями. Не веселыми, прямо сказать, мыслями. Я до рези в глазах всматривался в доверенный мне под охрану и оборону участок, но вместо него видел лишь призрачные лица своих навсегда ушедших товарищей, лицо Лизы. Чувство вины перед всеми ними, перестало ощущаться ноющей старой раной, теперь оно обжигало и душило словно густые пары концентрированной едкой кислоты. И это было настоящей мукой, болью на которую не действуют обезболивающие, ядом без противоядия. В чем же заключалась моя вина? Да хотя бы в том, что остался жив! Значит, где-то я сплоховал, что-то проглядел, чего-то не понял и не почувствовал. Смерть солдат всегда остается на командире. А если он уцелел, пережил всех своих людей, то эта тяжесть возрастает многократно, становится просто невыносимой. Хоть пулю в висок!