Михаил Серегин
Приговор воров
Глава 1
Больше всего на свете Иван Пучков ненавидел дрянную звукоизоляцию своего старенького панельного дома и соседку Таньку Степанову – одна проблема логически вытекала из другой, а из квартиры Таньки, располагавшейся прямо над квартирой Ивана, помимо почти еженощных богомерзких воплей и криков, периодически извергались потоки грязной воды из вечно неисправной канализации.
Иван Пучков неоднократно грозил Таньке судебным разбирательством и физической расправой, но пока не смог осуществить ни одной своей угрозы, поскольку был робок, хил и немолод – по этой, кстати, причине от Ивана на протяжении последних десяти лет ушли одна за другой три жены, и ему, уже три года жившему в полном одиночестве, и вовсе невыносимо было слышать грохот разгульных попоек и страстные стоны распутной Таньки, каждый вечер приводившей к себе гостей.
И в это летнее утро, когда солнце начало жарить вовсю уже с девяти часов, Иван Пучков встал с постели с разламывающейся от боли головой, потому что не спал всю ночь из-за очередной Танькиной гулянки.
Он подтянул сползающие семейные трусы и, морщась, подошел к окну. На работу идти уже не имело смысла – Пучков работал старшим мастером в ювелирной мастерской, а такими безобразно трясущимися из-за бессонной ночи руками он теперь и ложки не удержит, не то что ювелирные инструменты.
Наверху опять что-то грохнуло. Пучков поморщился и задрал голову к потолку, испещренному следами от древка швабры, с помощью которой Иван обычно пытался усовестить свою соседку.
Швабра стояла тут же – прислоненная к стене.
Пучков потянулся к ней, когда прямо над ним глухо прозвенел женский смех, а потом снова – уже в десятый, наверное, раз за сегодняшнюю ночь – ритмично закряхтела кровать.
А через несколько секунд стал слышен визгливый Танькин голос, восторженно выкрикивавший такие скабрезности, что Пучков, привыкший за долгие годы неприятного соседства ко многому, опустил руки и покраснел.
– Ладно, – проговорил он, потирая лоб дрожащей рукой, – я тебе покажу. Вот только отвалит твой ухажер сегодняшний, я тебе устрою Варфоломеевскую ночь. То есть утро стрелецкой казни. Вот эту швабру возьму и выбью из тебя всю дурь.
Иван Пучков терпеливо дождался, пока в квартире Татьяны затихнет очередная оргия. Потом он услышал грохот хлопнувшей входной металлической двери и привычно определил:
– Танькина. Значит, ушел ее ухажер.
Он самодовольно усмехнулся, натянул на свои худые, покрытые рыжим пухом ноги старые треники, затем надел свитер из толстой верблюжьей шерсти – чтобы хилые плечи казались мощнее – и взял в руки любимую швабру. Перед тем как выйти из квартиры, он подошел к зеркалу, грозно нахмурился и взмахнул шваброй, как древний воин двуручным мечом, оскалился и зарычал.
Вполне довольный впечатлением, которое сам на себя произвел, Пучков передернул покрытыми толстым свитером плечами и вышел за дверь.
«Хватит, – думал он, шагая через две ступеньки по лестнице наверх, – хватит. Сколько можно терпеть эти пьянки и этот немыслимый разврат! Ее только раз отутюжить шваброй – она шелковой станет. В ментовку ведь жаловаться не побежит? А если ухажерам что-нибудь скажет своим, так я у себя в квартире закроюсь. А если они ломиться будут – пожалуйста, дверь железная. Взвод омоновцев ломать будет – не сломает. А ментов я и сам вызову в случае чего».
И Пучков даже захихикал, представляя, как пьяные Танькины ухажеры ломятся в его дверь, в предвкушении расправы не подозревая, что за их спинами уже стоит наряд бравых милиционеров. А потом всю компанию – и Таньку тоже – волокут в ментовский воронок, а позади, неспешно беседуя с каким-нибудь суровым седоусым майором, идет сам Пучков, готовясь давать какие угодно показания только для того, чтобы Таньку и всех ее барбосов упекли как можно дальше.
Перед самой дверью в квартиру паскудной Таньки Пучков остановился, покрепче сжал в руках верную швабру и, набравшись храбрости для последнего и решительного шага, стукнул ногой, обутой в давно прохудившийся домашний тапочек, по двери.
И прислушался.
Несколько секунд не было слышно ничего, потом за дверью скрипнула кровать, и зашлепали по полу прихожей босые ноги.
«Неодетая, – мелькнула мысль в голове у Пучкова. – Только с постели встала. А что, если?..»
Тут мысли Ивана приняли совсем неожиданное направление, но, когда дверь отворилась, направление мыслей снова изменилось, а когда Пучков хорошенько разглядел того, кто стоял перед ним на пороге квартиры, он с изумлением обнаружил, что какие бы то ни было мысли из его головы испарились вовсе.
– Тебе чего? – осведомился открывший дверь, с интересом разглядывая тщедушного Ивана.
– Ничего… – промямлил Пучков и попятился, опуская швабру, как знаменосец сдающегося в плен войска опускает победный штандарт.
– Тогда зачем приперся?
Иван не нашелся, что ответить, и только судорожно сглотнул. Он никак не мог предположить, что стукнувшая минуту назад дверь Танькиной квартиры предвещала вовсе не уход очередного ухажера беспутной соседки. Это сама Танька, судя по всему, ушла, а вот ее кавалер остался.
Это он открыл дверь и снисходительно разглядывал теперь Пучкова. Боевой пыл Ивана исчез, будто его и не было. Конечно, что такой доходяга, как Пучков, мог сказать мужчине, оказавшемуся в Танькиной квартире? Особенно если учесть, что мужчина этот был высок и широкоплеч; простыня, обернутая вокруг его худых бедер, скрывала ноги, несомненно, стройные и сильные, но оставляла на обозрение Пучкова мускулистый торс, свидетельствующий о том, что силенок у незнакомца имеется в достатке. Кроме того, на плечах мужчины скалились черные звери, в миг безумной ярости запечатленные неведомым тату-мастером, череп мужчины был выбрит до синевы, физиономия покрыта жесткой черной щетиной, через несколько дней грозившей перерасти в густую бороду, а широкий и крепкий лоб незнакомца пересекал страшный багровый шрам.
«Вот это бандюга, – ошарашенно подумал Пучков, – что же мне теперь делать? Как мне отвалить отсюда? А вдруг Танька уже нажаловалась на меня? А вдруг он вспомнит, что я стучал сегодня ночью шваброй в потолок».
– Мужик! – лениво позвал завернутый в простыню бандюга. – Ты чего, уснул? Постучал и молчишь. Чего приперся-то?
– Подъезд, – неожиданно для себя вякнул Пучков, – подъезд убираем.
И продемонстрировал свою швабру.
Незнакомец поскреб сильными пальцами татуированное плечо.
– А в дверь зачем стучаться? – спросил он.
– Платить за уборку, – вякнул Пучков.
– Сколько?
– Пять.
– Баксов? – осклабился незнакомец.
– Рублей.
– Погоди.
Незнакомец неторопливо отвернулся к туалетному столику, стоящему в прихожей, а когда с купюрой в руке повернулся к Пучкову, никого на лестничной площадке уже не было.
Незнакомец пожал плечами и закрыл дверь.
Иван Пучков пулей слетел на свой этаж и только там позволил себе перевести дыхание.
– Ни за что на свете не пойду больше к Таньке, – прошептал он, дрожащими руками отпирая собственную дверь, – своя жизнь дороже. Надо же, какая зверская рожа у этого мужика. А все-таки ловко я вывернулся.
Он посмотрел на свою швабру и нервно захихикал.
Незнакомец со зверской рожей запер за незваным гостем дверь и вернулся в комнату. По дороге он поддел босой ногой интимно белеющие на полу женские трусики и запустил их в угол. Потом глянул на часы и присвистнул.
Ему пора было уходить.
Он сбросил простыню на вспученную, словно застывшее молочное море, кровать и быстро начал одеваться.
«Не буду Таньку дожидаться, – думал он, натягивая на себя кожаные штаны, – и так с ней много времени потерял. Дел в этом городе у меня много – не для того я сюда приехал, чтобы с девками кувыркаться. Хотя это было неплохо».
Вспомнив о бурно проведенной ночи, незнакомец хмыкнул. Впрочем, снова бросив взгляд на часы, он тут же стер со своего лица улыбку, проворно влез в черную майку из плотной ткани, прошел в прихожую, сунул ноги в ботинки и надел длинную, но легкую кожаную куртку.