Мы ехали по пыльной дороге, петлявшей вдоль берега, окаймленного горами, в город Карс, первый большой военный аванпост на границе. Грузовик остановился возле огороженного строения, и мы с моим стражем слезли.
Провели в пустую комнату, вся обстановка которой состояла из нескольких расшатанных стульев, конторского стола с телефоном и турецким флагом сзади него. На стене висел засиженный мухами портрет Ататюрка, основателя новой Турции. Комната, нагретая утренним солнцем, была полна этих насекомых, которые набросились на мои расцарапанные ноги.
Солдат встал по стойке смирно, когда вошел офицер. Тот коротко взглянул на меня, сел за стол и взял трубку телефона. Потом долго говорил с кем-то на другом конце провода. Он часто повторял два слова — «качак» и «джасус». Значения второго слова я пока егце не знал.
Когда офицер окончил разговор, он вынул из кобуры пистолет, положил рядом с собой на стол и зажег сигарету, устремив на меня жесткий, далекий от дружелюбия взгляд. Постукивая пальцами по столу, он смотрел, пуская клубы дыма и не произнося ни слова. Это продолжалось несколько минут.
Я вскочил со стула и начал отгонять мух, показывая офицеру, что мне нужно чем-то прикрыть ноги.
По непонятной мне причине, это привело его в раздражение. Он начал что-то говорить мне по-турецки скороговоркой, потом встал из-за стола, размахивая пистолетом перед моим носом и повторяя слово «джасус». На мгновение показалось, что он ударит меня. Я улыбнулся ему и снова показал на свои ноги.
Турок успокоился, опять сел за стол и странно посмотрел на меня. Мое молчание и отсутствующая улыбка, должно быть, привели его к мысли, что перед ним слабоумный. Офицер положил пистолет на стол и сделал еще один звонок.
Примерно через час, который прошел для меня будто в забытьи, появился смуглый человек, высокий, с крепким телом горного жителя. Его первое слово было «Здравствуйте» на ломаном русском. Я ответил. Теперь все выяснится. Он спросил мое имя. Я ответил.
Следующий вопрос: «Кто тебя послал?», я попросил повторить. Мне потребовалось время, чтобы осознать его. «Никто, я беженец, переплыл границу. Ищу политического убежища». Офицер снова вскочил, выкрикивая: «Джасус! Джасус!» Я посмотрел на переводчика, ожидая объяснений. «Ты — шпион», — сказал смуглый человек.
«Это что, шутка? Я не шпион. Дайте, пожалуйста, газету прикрыть ноги. Эти мухи меня замучили. И я хочу говорить с вашим вышестоящим офицером».
Турок издевательски захохотал, снова вскочил из-за стола и навис надо мной, выкрикивая что-то угрожающее. Переводчик смотрел, ничего не говоря. Я через какое-то время перестал обращать на них внимание, углубившись в свои мысли. Это, должно быть, простое невежество местных военных. Ататюрк смотрел на меня со стены с едва заметной ухмылкой.
Наконец, они устали. Офицер сделал знак охраннику. Тот подошел и отвел меня, в маленькую хижину с зарешеченными окнами. Когда мы вошли, он жестом велел снять ремень, который забрал с собой. Я огляделся. В углу стояла деревянная кровать с соломенным матрасом. Было около полудня и удушающе жарко. Я почувствовал себя совсем обессилевшим…
Я проснулся от пенья соловьев, доносившегося через окно. Видимо, проспал весь остаток дня. Снаружи были сумерки. Свежий благоухающий воздух проникал в окно. Мухи исчезли.
«Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат…». Слова военной песни непроизвольно всплыли в голове.
Я увидел себя на морском курорте. Бело-синие виллы возвышались среди тополей. Великолепные здания с колоннадами. Лодки на привязи в гавани. «Неаполь», — подумал я. Я видел лицо майора КГБ Эмниешвили: «Людей следует не жалеть, а уважать». Да, майор, вы будете меня уважать. Вам не видать больше ваших погон.
Дрожь прошла по моему телу. Они, вероятно, сейчас допрашивают Галю. Хорошо, что я ничего ей не сказал! Как говорят, намного легче лгать, говоря правду. Они ее отпустят. Она простая работница.
Пенье соловьев убаюкивало. Я увидел склонившееся надо мной задумчивое лицо моего прадеда Мирона, сибирского целителя. «Все пройдет, — говорил он, — и это пройдет. Но ты должен быть осторожен. Мир полон обмана. Не бойся. Я буду тебя охранять».
Не знаю, как долго я спал, но когда проснулся, тело было покрыто холодным потом. Я увидел сон, который не снился мне с самого детства. Будто бы я брожу вокруг ветхой деревянной избушки в лесу. Избушки на курьих ножках. И знаю, что там внутри. Но не могу ни войти, ни уйти. Меня давили тиски старого страха.