На следующее утро меня попросили надеть цивильную одежду. Когда я переодевался, вошел Кемаль. Он посмотрел на меня с нескрываемым удовлетворением: «Тебя везут в Стамбул».
«Меня освобождают?»
На лицо Кемаля набежала тень.
«Нет, это не совсем так. Тебя переводят туда для дальнейших допросов в управлении разведки. Допрашивать будут старшие офицеры, которые прочли все наши рапорты. Они не очень довольны результатами».
Мое сердце упало.
«Сколько, по вашему мнению, это будет продолжаться?»
«Черт их знает, — мрачно произнес Кемаль, — мне, вообще-то, не положено говорить об этом». Он сделал паузу: «Будь готов ко всему и не заходи в своих надеждах слишком далеко».
СТАМБУЛ
Меня посадили в поезд с сопровождающим в гражданской одежде, но при пистолете в кобуре под мышкой. Мы ехали в отдельном купе. Пре-дупредили, чтобы в поезде я не разговаривал ни с кем. Я с жадностью смотрел в окно — мимо мелькали сценки станций, городков, людей, наслаждавшихся все еще не доступной мне свободой. Я впитывал в себя очертания колоритной одежды крестьян, пытался догадаться по выражению лиц прохожих, были ли они довольны своей жизнью или нет.
В Стамбул прибыли утром, и нас подобрал джип. Мне завязали глаза, пока джип в течение почти двух часов ехал сначала по улицам с городским движением, а затем по каким-то тихим дорогам.
Когда повязку сняли, я оказался перед большим зданием, окруженным деревьями. Меня провели внутрь. Никакого сравнения с Эрзурумом. Комната, в которой меня разместили, была просторной, с большими окнами, на них даже не было решеток. Удобная кровать, покрытая одеялом, со сложенными сверху белыми простынями.
Вечером меня доставили на первый допрос.
В большом просторном кабинете за столом в кресле сидел офицер. Охранник отдал ему честь и вышел. С правой стороны стола находился человек средних лет в хорошем костюме и больших темных очках. Офицер жестом предложил мне сесть.
«Как вас зовут?» — человек в темных очках перевел на достаточно беглом русском.
Я не мог поверить своим ушам. Нет, только не все сначала! Не надо имен моих учителей в начальной школе и моих теток по материнской линии! Я не вынесу это еще раз.
Я перешел на турецкий.
«Я устал от этого… Это смешно. Вы же знаете мое имя. Почему вы не можете поверить мне и отпустить. Я тот, кто есть, как я уже говорил. Вы же нашли ласты?»
Я был готов разрыдаться. Офицер спокойно смотрел на меня.
«Вы должны говорить по-русски, — настойчиво произнес он, — как вас зовут?»
Меня захлестнула ярость, я готов был броситься на него с кулаками. Но осадил себя и сделал глубокий вдох. Вот, такова цена свободы. Туземцы вовсе не обязаны быть дружелюбными.
Правда, эти довольно спокойные и образованные люди отличались от тех, в Эрзуруме. Но, быть может, они были более опасны. Они и вправду могут вывести меня и расстрелять, как собаку, если я не буду играть по их правилам. Здесь даже не было Кемаля.
Я почувствовал себя разбитым и униженным.
«Меня зовут Петр Егорович Патрушев, я родился в городе Колпашево, Томской области Советского Союза».
Офицер усмехнулся с удовлетворением.
«Это уже лучше».
И допросы продолжились.
На протяжении трех месяцев я снова проживал моё прошлое, вспоминая давно забытые детали своей жизни. Пытался вспомнить, что говорил в последний раз, когда мне задавали тот же вопрос в Эрзуруме.
Через некоторое время у меня вновь возникло отчетливое чувство, что турки заполняют пробелы в моей истории, отвечая на вопросы, задаваемые кем-то еще, сверху. Ненависти ко мне, которую я чувствовал иногда в Эрзуруме, здесь не было. Эти люди просто делали свою работу.
Спасибо Кемалю за то, что он предупредил меня. Не знаю, смог бы я без этого пережить новый раунд допросов, не совершив какой-нибудь глупости.
На веранде моего А-образного домика в Каранде, в тропиках на севере Австралии
С сестрой Катей в отеле в Нью Дели. Об этой «тайной» встрече КГБ оказался прекрасно осведомленным
Письмо о «реабилитации»
Письмо от главы грузинского КГБ, уведомляющее о том, что мое «дело» сгорело вместе с архивами
Работа переводчиком на одной из конференций, организованных в конце 80-х годов институтом Эсален
Андрей Сахаров оказался скромным, деликатным человеком…
В рабочем кабинете в 1989 г. накануне первой поездки в Россию после моей реабилитации
Первая после снятия смертного приговора поездка в Россию