Я только теперь понимаю мое глубокое чувство отчужденности по отношению к старшему брату и подсознательную ревность к нему за предпочтение, которое, как мне казалось, мать ему отдавала. Неудивительно, что у нас практически не было с ним контактов, после того как я оставил Россию. Он мог бы стать для меня образцом, мой старший брат. Но из чувства протеста я выработал в себе качества, абсолютно противоположные его поведению — вызов и непослушание. Брат пытался помочь семье в тяжелые годы. Будучи школьником, он, бывало, воровал плотную бумагу от плакатов и делал из нее игральные карты, которые продавал на рынке, а деньги приносил домой. Он всегда готов был работать, готов был помочь. Володя считался хорошим ребенком, я — плохим. Так же, как и мать, он был «Львом» — властным по природе, но с психикой, надорванной ранним бременем замены отца и подчиняющей любовью матери. Он, когда вообще вспоминал обо мне, пытался со мной примириться. Помню, как он привез мне подарок, когда вернулся из армии — единственную не самодельную игрушку, которая когда-либо у меня была. К несчастью, наш двоюродный брат из зависти быстро ее разбил.
Я припоминаю свое негодование, относящееся к моему брату и его другу Виктору, который стал мужем нашей сестры. Мать как будто нарочно выдала ее за него, чтобы только сделать приятное Владимиру, не дав ей шанса решить свою судьбу самой. Однажды, когда я стал старше, мы даже полушутя подрались с братом. Я учился боксу и иногда бросал вызов ему. Володя был старше и крупнее меня; после того, как я пару раз ему ловко заехал по скуле, он потерял терпение и обрушился на меня с градом ударов.
Мать терпеть не могла всякое открытое проявление сексуальности в других (помню, как она жестоко разняла соединившихся суку и пса ударом палки), в то время как сама не отказывала своим нормальным инстинктам. Поскольку мы всегда жили достаточно тесно, я не мог не быть осведомлен о ее сексуальной жизни, в частности с моим первым отчимом. Он был лодочник (по-сибирски — обласочник) — мощный, раскованный, настоящий мужчина. Однажды он разбил нос соседу, когда тот оскорбил мою мать. Я помню, как увидел его впервые голым в бане и был изумлен размером его пениса.
Мать говорила, что пыталась вырастить нас поскорее, чтобы мы вышли из опасного, игривого периода, называемого детством. В этом, как и многом другом, она походила на нашу подпорченную «советской властью» матушку-Русь, мою большую маму — аскетичную, боящуюся всякого явного проявления сексуальности, посылающую людей в тюрьму за обладание журналом Плейбой.
Я познакомился с тайнами секса довольно рано. Ко времени, когда мне исполнилось десять, от детского неведения мало что осталось. Однажды я стал свидетелем того, как брат, будучи пьяным, лишил девственности молодую девушку, нашу соседку. Я помню, как мать пыталась их растащить; но ей надо было бежать на паром, чтобы подоить корову на другой стороне реки, иначе наша верная кормилица, пострадала бы, и мать была вынуждена их оставить.
В другой раз, я помню, как на вечеринке мой первый отчим Николай Первый (так мы его прозвали с сестрой, потому что потом был еще и Николай Второй) уличил нашу тетю Тасю в том, что она якобы хватала за член соседнего мужчину под столом. Юмор в том, что он, громогласно обвиняя ее, особо подчеркивал, что этот мужчина по сравнению с ее мужем всего лишь простой рабочий и даже не инженер.
Я чувствовал себя несколько виноватым по поводу мастурбации, особенно после того, как прочел в некоем дореволюционном издании — одном из немногих источников информации, которому, как я полагал, можно доверять, — предупреждение о всякого рода трагических последствиях для практикующих это древнее искусство. В этом вопросе, по крайней мере, было полное согласие между дореволюционными и послереволюционными источниками.
Когда меня поймали с одной девочкой двенадцати лет в процессе, в общем-то, довольно наивного экспериментирования, я был удивлен, что ни моя мать, ни отец девочки, который нас застукал, не стали меня сильно наказывать. Мать ограничила свои наставления обычными песнями о том, что мой старший брат не начал заниматься девочками до тех пор, пока не стал гораздо старше. В школе так же, несмотря на интенсивные слухи, что сексуальная активность учеников высока, и что определенные индивидуумы сильно в нее вовлечены, реальность была совершенно иной. Если оценить тот факт, что контрацепции не существовало или она была неэффективной, жилье — стесненным, частные автомобили отсутствовали, а зимы были долгими и суровыми, чисто физические преграды сексуальным отношениям предоставляли редкие возможности для большинства мальчиков и девочек. Мне пришлось ждать до восемнадцати лет, чтобы впервые вступить в сексуальный контакт.