Нередко, «столкновение культур» приводит к поистине анекдотическим ситуациям. Картина, продающаяся за десятки тысяч долларов в галерее Нью-Йорка, может быть подписана знаменитой художницей, хотя ее нарисовал на деле никому не известный племянник художницы. Абориген может позаимствовать у своего двоюродного брата резюме, пытаясь поступить на работу. Когда его спросят, почему детали в резюме не совпадают, он ответит, что он уже отдал свое резюме тестю, которому оно потребовалось.
Такого рода недоразумения приводили к конфликтам еще во времена «сухого закона» для аборигенов, когда только немногие из них, как, например, ставший знаменитым художник Альберт Намаджира, могли иметь доступ к алкоголю. С одной стороны, племенные законы велели ему делиться своим имуществом, с другой, «законы белых» запрещали давать алкоголь соплеменникам.
Местные власти научились, когда им это выгодно, закрывать глаза на племенные нравы и порядки, иногда даже поощряя традиционные виды наказания (такие как прокол бедра копьем за определенные нарушения), вместо того, чтобы пополнять и так переполненные тюрьмы представителями коренного населения.
Мне приходилось встречать и образованных аборигенов — адвокатов, фермеров, бизнесменов. Те из них, кто получил право распоряжаться ресурсами на своих землях, стали богатыми людьми. В массе, главная черта аборигенов, которая бросается в глаза — это простота и почти детская доверчивость. Они всегда готовы прийти на помощь. Когда у моих знакомых в небольшой деревне, где жили аборигены, сгорел во время лесного пожара дом, аборигены были первыми, вызвавшимися помочь и построить дом заново.
Переписка с Россией расшевелила стремление к родственным контактам. На короткое время ко мне приезжала дочь Римма. Мы ощущали некоторую взаимную близость, хотя чувствовалась и дистанция. Римма планировала приехать еще раз позже, но не приехала. Она проходила трудный подростковый период. Странно, я вдруг обнаружил в себе строгого отца, сторонника дисциплины, желавшего, чтобы дочь имела большее чувство ответственности. Хотя я довольно часто встречался с Риммой (ее мать работала в авиалинии и могла доставать практически бесплатные билеты для Риммы в любую точку мира), между нами нарастало отчуждение. Экзотические отпуска — включая очень приятное время, которое мы провели вместе на Гавайях незадолго до этого — не могло заменить близости, возможной только при совместной жизни.
Я отправился в деловую поездку в Сан-Франциско, чтобы завершить дела с центральным калифорнийским офисом. Остановился у Б., молодой программистки, работавшей в нашем центральном офисе. Её отец был священником в одном из наиболее либеральных местных приходов, а мать — советником в администрации штата по делам религий. Б. снимала маленькую квартиру в округе Тендерлойн — районе порномагазинов и заведений с красными фонарями. Ее родители были очень обеспокоены этим. За небольшое время она ухитрилась переспать с огромным количеством мужчин, преимущественно старшего возраста. Особенно ее тянуло к тем, кто работал или хотя бы имел косвенное отношение к исследованиям в области космоса. Ее заветной мечтой было родить ребенка в космосе. Квартира Б., заполненная вещами, напоминающими о космосе, представляла собой настоящую орбитальную капсулу посреди района, где жителей интересовали куда более земные дела.
Из Сан-Франциско я написал письмо матери. И послал его через Катю: настолько отчужденным от матери и удаленным от российского прошлого себя ощущал, что нуждался в переводчике, посреднике, который близко знал бы нас обоих и мог перевести мои чувства в понятные для матери слова.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В РЕАЛЬНОСТЬ
Я возвратился в Сидней довольно изнуренный. Во время путешествий растаяла большая часть моих сбережений. У меня не было работы, дом в Каранде пришлось продать, чтобы было на что жить. Мне исполнилось сорок три. Я не принимал никаких мер, чтобы обеспечить свою старость. Друзья, которых волновало мое будущее, советовали найти работу, обрести стабильность, осесть.