Я не слишком много знаю о мире за пределами моей деревни. Я необразованна, но могу отличить добро от зла. Я не мусульманка, но честная пакистанка, католичка и патриотка, преданная своей стране так же, как Богу. У нас с мужем есть друзья-мусульмане, и они никогда не принижали нас. Да, нам порой жилось нелегко, но мы всегда чувствовали себя на своем месте и были довольны тем, что имели. Конечно, христианам в Пакистане приходится вести себя скромнее. Многие считают нас гражданами второго сорта, нам достается только тяжелая, неблагодарная работа. Но меня вполне устраивала моя жизнь в Иттан Вали. До этой истории я была счастлива.
После того, как меня приговорили к повешению, ко мне стали приходить разные люди, влиятельные персоны, даже иностранцы. По крайней мере, так было в начале, потому что сейчас меня полностью изолировали. Теперь я могу видеться только с моим мужем и адвокатом.
Я так и не поняла, кто же были те люди, но они помогли мне. Похоже, тем, кто живет за пределами моей страны, сложно поверить, что здесь с мошенниками, убийцами и насильниками обходятся лучше, чем с теми, кто оскорбил Коран или пророка Мухаммеда. Но я всегда знала об этом. Для христианина выказать хоть малейшее сомнение в исламе — прямая дорога в тюрьму, а после — на эшафот.
Отныне я не вижу ничего кроме решеток, мокрого пола и почерневших стен. Запах слизи, мочи и пота пропитал все вокруг. Даже для деревенской девушки такая вонь нестерпима. Мне казалось, что со временем я привыкну, но нет. Это запах смерти, запах отчаяния…
Не знаю, сколько мне еще осталось. Всякий раз, когда дверь камеры открывается, сердце начинает биться чаще. Я в руках Господа, и не знаю, что со мной будет. Это жестоко, ужасно.
Девушка из полей сахарного тростника — вот кто я. Когда муж впервые коснулся меня, он сказал, что моя кожа сахарная на вкус. Я рассмеялась: мама предупреждала меня, что все парни в деревне говорят это в первый раз, и никто не знает, откуда взялась такая нелепая идея. Мы с подружками потешались над этим, представляя, что мальчикам в классе объясняют у доски, как устроены девочки. Одна из нас изображала учителя:
— И не забудьте сказать ей, что ее кожа сахарная на вкус.
Нам едва исполнилось пятнадцать, а разница между мной и подружками-мусульманками уже чувствовалась. Например, во время Рамадана я пряталась, чтобы попить воды днем, ведь мусульмане должны были поститься от рассвета до заката. Но тем не менее я не чувствовала себя отрезанной от подруг. До тех пор, пока не попала в тюрьму. Прежде, несмотря ни на что, я была одной из них.
Сегодня же я присоединилась к пакистанским богохульникам. Не важно, виновны они или нет, их жизнь перевернулась.
В лучшем случае, она будет разрушена долгими годами тюрьмы. Но чаще всего обвиненные в таком страшном преступлении — будь они христиане, индуисты или мусульмане, — погибают в застенках от рук сокамерников или охранников. А если в исключительных случаях «богохульники» выходят из тюрьмы, то на свободе их, как правило, все равно убивают.
В моей стране богохульство — несмываемое пятно. Даже оказаться под подозрением — уже преступление в глазах религиозных фанатиков, которые судят, приговаривают и казнят во имя Господа. А ведь Аллах — это чистая любовь.
Не понимаю, как люди могут причинять зло, оправдываясь верой. Хотелось бы надеяться, что мы — прежде всего мужчины и женщины, а уже потом представители какой-либо религии.
Сейчас я глубоко сожалею о том, что не умею ни читать, ни писать. Только теперь я поняла, насколько серьезным препятствием это может стать. Если бы я умела читать, возможно, я не сидела бы в этой камере, и наверняка могла бы хоть отчасти контролировать ситуацию. Но вместо этого я оказалась жертвой обстоятельств и продолжаю ею оставаться. По словам журналистов, десять миллионов пакистанцев готовы убить меня собственными руками. Мулла Пешавара даже обещал за мою голову целое состояние, 500 000 рупий — столько стоит красивый дом с тремя комнатами и всеми удобствами. Не понимаю, за что на меня так ополчились. Я всегда с почтением относилась к исламу, меня воспитывали в уважении к этой религии.
Я даже радовалась тому, что в нашей маленькой деревенской школе мои дети учатся читать священную книгу мусульман.
Я стала жертвой огромной коллективной несправедливости. Вот уже на протяжении двух лет я в заключении, скована, связана, отлучена от мира и жду смерти.
Я, Азия Биби, не преступница, но виновна в том, что меня считают виновной. Быть христианином в Пакистане всегда было зазорно, но теперь я уже начинаю думать, не приравняли ли это к преступлению.