– Ты… – Ошарашенная Ева уставилась на голый пупок Мейвис, из которого свешивались три блестящие цепочки. – У тебя там что-то растет?
Мейвис кивнула.
– Малыш! – Радостный смех струился сквозь прижатые к губам пальцы. – Можешь поверить? Потрогай! – Она схватила руку Евы и поднесла ее к своему животу.
– Может, лучше не надо?
– Не бойся, там все надежно упаковано. Что ты об этом думаешь?
– Не знаю. – Ева осторожно убрала руку и спрятала ее за спину. Умом она понимала, что беременность не заразна, но все же… – А что думаешь ты? Это произошло случайно?
– Нет. Мы сделали это сознательно. – Мейвис уселась на стол, болтая стройными ножками. Гелевые сандалии, хлюпая, стучали по дереву. – Мы с Леонардо уже некоторое время пытались зачать ребенка. Нам долго не везло, но мы очень старались. – Она захихикала.
– Слушай, ты, часом, не пьяна?
– Нет, только беременна. – Мейвис похлопала себя по животу. – Эмбрион зреет внутри.
– Ради бога, не говори «эмбрион»! – По какой-то причине это слово вкупе с хлюпающими звуками геля вызывало у Евы тошноту.
– Почему? Мы все когда-то были зародышами.
– Может быть. Но мне не нравится об этом думать.
– А я больше ни о чем думать не могу. Когда я была в Олимпусе, меня рвало по утрам…
– Давай опустим эту часть истории. – Тошнота усилилась, и Ева подумала, что надо вымыть как следует руку, которая прижималась к голому животу Мейвис.
– Я сделала тест на беременность, и результат оказался положительным. Но я на всякий случай повторила тест еще три раза. – Мейвис спрыгнула со стола и закружилась по комнате. – Потом я пошла в клинику для большей уверенности, и выяснилось, что я уже на шестой неделе. Тогда я вернулась домой и рассказала Леонардо. Он плакал.
– Надеюсь, от радости?
– Конечно! Он сразу же начал… ну, не совсем сразу, так как мы сначала это отметили, но потом Леонардо сразу начал проектировать фасоны одежды для беременных. Ведь я скоро начну толстеть. Можешь себе представить?
– Нет. Это за пределами моего понимания. Ты по-настоящему счастлива?
– Даллас, каждое утро, когда меня рвет, я так счастлива, что готова… – Мейвис разразилась слезами.
– О боже! – Ева подошла к ней, не зная, что делать. В конце концов она осторожно обняла Мейвис, стараясь не прикасаться к ее животу – просто на всякий случай.
– Это самое лучшее, что произошло со мной за всю мою жизнь! Я сначала рассказала Леонардо, а потом тебе, потому что ты моя лучшая подруга. Но теперь мы можем сообщить об этом всем.
– Значит, ты ревешь от счастья?
– Разумеется! Конечно, жаль, что придется отказаться от выпивки, но алкоголь может повредить маленьким Еве или Рорку.
Ева отпрянула, а Мейвис весело рассмеялась.
– Мы не собираемся так называть ребенка, не спросив у вас разрешения. Вот когда у вас с Рорком появятся дети…
– Заткнись! Лучше не затрагивай эту тему. Я не хочу причинять вред беременной женщине.
Мейвис усмехнулась:
– Господи, у нас с Леонардо будет малыш… Вот увидишь, Даллас, я стану самой лучшей мамой на свете!
– Да. – Ева провела рукой по разноцветным косичкам. – Я в этом не сомневаюсь.
ГЛАВА 12
Ева чувствовала себя гораздо спокойнее, входя в пахнущий копами бар, чем обнимая беременную женщину. Она знала, чего можно ожидать в баре для полицейских – сытную, жирную пищу, неразбавленный алкоголь и людей, которые принимают тебя такой, какая ты есть.
Когда Ева вошла в тускло освещенное помещение, разговоры не прекратились, но в воздухе повисло напряжение, сразу же исчезнувшее, как только в ней признали одну из своих.
Ева сразу увидела Дуайера в дальнем конце бара – он потягивал пиво и закусывал крендельками. Подойдя к нему, она села на соседний табурет. Очевидно, он зарезервировал его для нее, так как все остальные сидячие места были заняты.
– Детектив Дуайер? – Ева протянула руку. – Лейтенант Даллас.
– Я так и понял, – отозвался он, жуя крендель.
– Вас рано отпустили из зала суда?
– Да. До меня очередь так и не дошла, только зря тратил время. Придется опять тащиться завтра. Чертовы юристы!
– А что за дело?
– Разбойное нападение и кража.
– Иными словами, уличное ограбление?
– Да. Парень набросился на человека, выходившего после какой-то затянувшейся вечеринки на Лексингтон-авеню. Отобрал у него часы с прибамбасами и бумажник, а в довершение всего огрел беднягу по голове, потому что тот просил оставить ему обручальное кольцо. Подонка взяли, когда он пытался заложить часы, но он заявил, что нашел их на улице. Потерпевший его опознал, а он твердит, что это ошибка. К тому же адвокат попался сердобольный – изо всех сил пытается его вытянуть. Утверждает, что жертва, получившая сотрясение мозга, неспособна к точному опознанию, и что часы не являются уликой, так как это распространенная марка.
– Ну, и какие перспективы?
– Дерьмовые. – Дуайер положил в рот очередной кренделек. – Все это трата моего времени и денег налогоплательщиков. У этого типа уже три судимости. Его бы наверняка признали виновным, если бы не чертов адвокат. Что будете пить?
– Пиво, – Ева подала знак бармену. – Спасибо, что уделили мне время, Дуайер.
– Времени на пиво мне не жалко, но не понимаю, зачем я вам понадобился. Вы ведь читали досье? Там есть все данные.
– Иногда важнее непосредственное впечатление.
– Хотите знать мое впечатление о Фицхью и Джордж? Законченное отребье. – Дуайер допил первую кружку. – Фицхью – наглый ублюдок. Даже бровью не повел, когда мы потянули его в суд, – просто сидел, ухмыляясь и прячась за спины дорогих адвокатов. Ему хватило ума помалкивать, но по его глазам было видно, что он думает: «Вам, копам, до меня не добраться». Оказалось, что он был прав.
– Вы говорили с жертвами и их родителями?
– Да, – Дуайер тяжело вздохнул. – Это было нелегко. С сексуальными преступлениями вообще лучше не иметь дела, а когда речь идет о малолетних…
Ева отлично его понимала. Она тоже была малолетней, лежала на больничной койке с переломанными костями и видела в глазах копа, пришедшего поговорить с ней, то же, что теперь видела в глазах Дуайера, – усталую жалость.
– Не показалось ли вам, что кто-либо из членов семей жертв способен расправиться с Фицхью? Никто не говорил, что собирается отомстить?
– А вы бы его за это порицали?
– Речь идет не о моих или ваших личных чувствах, а о расследовании. Можно сказать, что Фицхью, Джордж и прочие были казнены, но моя работа – выяснить, кто повернул рубильник.
– Не хотел бы я выполнять такую работу. – Дуайер взял вторую кружку. – Никто из занимавшихся делом Фицхью или Джордж не станет проливать над ними слезы.
– Мне нужны не слезы, а информация, и я прошу коллегу о помощи.
Дуайер уставился на кружку, потом сделал первый глоток.
– Не могу сказать, чтобы кто-нибудь из жертв или членов их семей вел себя необычно. Дети, которых Фицхью насиловал, выглядели испуганными, смущенными и виноватыми. Семья, подавшая жалобу, была потрясена до глубины души, а об их мальчонке и говорить не приходится. Конечно, все хотели отправить ублюдка туда, откуда он бы уже не смог дотянуться ни до одного ребенка.
– Не могли бы вы назвать мне их фамилию?
Сейчас в глазах Дуайера не было жалости.
– Вы отлично знаете, что все имена засекречены.
– А вы отлично знаете, что я имею дело с террористической организацией, казнящей людей по своему выбору и обладающей такими высокими технологиями, что с ними пока не могут справиться мои эксперты. Я, несомненно, добуду ордер на рассекречивание, но это отнимет слишком много времени.
– Я не назову вам имена. И скажу вам прямо – я надеюсь, что Детская служба сумеет отбиться от вашего ордера. Мне не хочется, чтобы этим людям вновь трепали нервы. Вы выполняете свою работу и, как говорят, делаете это хорошо. Но я не могу вам помочь. Спасибо за пиво.
– О'кей. – Ева поднялась и достала деньги. – Вы знаете Клариссу Прайс из Детской службы?
– Конечно. – Дуайер потянулся за очередным кренделем. – Она занималась некоторыми жертвами этих преступлений. Если вы надеетесь вытянуть из нее имена, то зря потратите время.