– Да. Пожалуйста, оставьте нас здесь на минуту, Чанг. Остальное обсудим в моем кабинете через… – Франко посмотрела на часы, – …через полчаса.
Чанг вышел, сердито хлопнув дверью.
– Вы намеренно злите людей, Даллас, или это у вас врожденное?
– Думаю, врожденное, так как это происходит само собой. Особенно с занудами вроде Чанга.
– Если я соглашусь с вами, что Чанг – самодовольный зануда, это улучшит наши отношения?
– Тогда почему вы его используете?
– Потому что он очень хорош на своем месте. Если бы я работала только с теми, кто мне нравится, то не занималась бы политикой. Теперь перейдем к вашему утреннему заявлению. В данном случае я согласна с Чангом и считаю, что ваше использование гибели детектива Хэллоуэя было опрометчивым.
– Мое использование?! Это они использовали ее, сложив с себя ответственность! Я просто откликнулась на это, воткнув ответственность обратно им в задницы.
– Насколько я понимаю, вы в тот момент повиновались инстинкту. Господи, Даллас, неужели вы полагаете, что у меня нет сердца? И что это сердце не болит за несчастную женщину в соседней комнате? Она потеряла сына. У меня тоже есть сын – ему десять лет. Я не могу себе представить, что мне придется прощаться с ним, как прощалась сегодня Коллин Хэллоуэй.
– Мне кажется, было бы куда хуже, если бы ей позволили думать, что ее сын умер напрасно.
– А разве это не так? – Франко покачала головой. – О, я знаю, что думаете вы, копы. Он погиб при исполнении служебных обязанностей. Не стану с вами спорить, но дело в том, что чем чаще станут упоминать его имя, тем труднее будет сосредоточить внимание прессу и публики на том, что мы хотим им внушить. Я разбираюсь в этом лучше, чем вы, а Чанг – лучше, чем мы обе. Кроме того, никакие заявления не должны делаться без санкции.
– Вы меня не убедите. Я не гоняюсь за вниманием СМИ, но буду им пользоваться, если почувствую, что это поможет моему расследованию.
– Тем не менее, вы отказались воспользоваться зарезервированным Чангом эфирным временем, которое мы можем как-то контролировать.
– Я не собираюсь сидеть в студии, повторяя, как попугай, ответы, одобренные департаментом или мэрией. Мое время и энергия нужны для приоритетного расследования, и я не буду тратить их на пустяки.
– Да, ваш майор ясно дал это понять.
– Тогда в чем проблема?
– Я должна была попытаться. – Франко развела руками. – Но другая проблема, которую я хочу с вами обсудить, куда более серьезна. Мэру стало известно, что вы сегодня утром расспрашивали Дьюксов – семью, которая тоже недавно потеряла сына, и которая защищена засекреченными файлами.
– Я вижу, мэр тоже не тратит время зря. Ко мне поступила информация о Дьюксах и их связи с двумя жертвами. Узнав о профессии Доналда Дьюкса, я пришла к выводу, что необходима неофициальная беседа. Теперь вы собираетесь учить меня моей работе?
– О, ради бога! – Франко подняла руку. – Почему вы продолжаете вести себя так, будто мы находимся во враждебных лагерях?
– Все на это указывает.
– Вы знаете, что произойдет, если Доналд Дьюкс обратится к СМИ? Если он пожалуется, что полиция преследует его в собственном доме? Ведь Когберн подсадил их сына на наркотики…
– Нет никаких доказательств, что Когберн первым снабдил его наркотиками.
– Неважно, есть доказательства или нет, – отозвалась Франко. – Все равно все будут твердить, что Когберн подцепил на крючок невинного двенадцатилетнего мальчика из достойной богобоязненной семьи. Полиция не смогла довести дело до суда, и в результате мальчик, приучившийся к наркотикам, угодил в лапы педофила. Чедвик Фицхью избил и изнасиловал юного Девина. Семья потрясена, мальчик травмирован, а полиция снова оказалась бессильна.
– Все было совсем не так!
– Но именно так это представят публике. Правда, полуправда, откровенная ложь – в эфире все это не имеет значения. Вы допрашиваете убитых горем родителей, доверивших судьбу их сына системе, которая потерпела фиаско, и пытаетесь вовлечь их в расследование убийства. Вы обвиняете их в том, что они состоят в группе, которую публично назвали террористической, причем делаете это в их доме. Неужели вы не понимаете, как это будет выглядеть?
– Я скажу вам, как это было в действительности. Доналд Дьюкс не мог или не желал мириться с сексуальной ориентацией своего сына…
– Боже мой! – не дослушав, воскликнула Франко и прижала пальцы к вискам. – Если вы заявите, что мальчик был геем, вам вчинят иск – возможно, заодно с департаментом и муниципалитетом, – прежде чем я успею вышвырнуть вас в окно двадцатого этажа!
– Не вчинят, поскольку я вышвырну вас первой. В любом случае, все указывает на то, что Девин был геем или, по крайней мере, толком не разобрался в собственной ориентации. Он просто не имел шансов в ней разобраться. Его отец – властный, консервативный субъект, который считает, что он всегда прав. Он уничтожил доказательства, которые могли бы помочь осудить Когберна, а в итоге виновата система. Дьюкс корректировал историю с Фицхью таким образом, что дело распалось, и снова виновата система. А сейчас он нашел наконец выход для своей злобной агрессивности – «Искателей Чистоты».
– У вас имеются доказательства этих фактов?
– Некоторые из них. Остальные я добуду.
– Даллас, если уж мне нелегко этому поверить, то никто другой не поверит и подавно. К тому же вы говорите о фактах и предположениях, содержащихся в опечатанных файлах. Даже официальный и публичный выговор от вашего майора не остановит судебную процедуру и бурю в СМИ.
– Если майор сочтет необходимым сделать мне выговор, это его право и моя проблема. Буря в СМИ – проблема ваша и Чанга. Дьюкс может подать в суд, если захочет. Только это ни к чему не приведет, потому что я раньше отправлю его за решетку.
– Вы слишком уверены в себе, – предупредила Франко.
– Я уверена в моей работе, и это самое главное.
Ева вышла из комнаты. Спускаясь по лестнице, она слышала звучный красивый тенор, поющий начальные такты «Дэнни Боя».
Копы всегда поют «Дэнни Бой» на похоронах. Она никогда не знала, почему.
– Лейтенант… – Рорк ждал ее у подножия лестницы.
– Мне нужен свежий воздух, – резко оборвала его Ева и вышла на улицу.
ГЛАВА 16
Фургон, припаркованный в нарушение правил рядом с другой машиной, создал пробку на добрые шесть кварталов. Воздух сотрясали гудки автомобилей и изощренная ругань водителей. Уличный торговец пережарил свои кебабы, и от его тележки поднимался зловонный дым.
Но Ева предпочитала уличные шум и вонь тишине и запаху цветов в помещении. Она подошла к торговцу и достала кредитки.
– Дайте мне шоколад.
– Сколько?
– Шесть плиток.
– Хотите лимонад, пепси или кока-колу?
– Только шоколад.
Расплатившись, Ева схватила плитки, успевшие подтаять на жаре, и вонзила зубы в первую.
Рорк купил большую бутылку воды и салфеток.
– Дай мне одну плитку. Тебя начнет тошнить, если ты съешь все.
– Меня уже тошнит, – вздохнула Ева, но все-таки уступила Рорку одну плитку. – Пичтри прочитал мне полуминутную лекцию о совместной работе, закончив ее дружеским рукопожатием в духе «мы оба служим обществу». Потом Чанг и Франко набросились на меня по поводу моего утреннего заявления каналу 75, непроверенного и несанкционированного. «Давайте не будем смущать людей правдой». Я коп, черт возьми, а не марионетка пиарщиков!
– На что ты им, безусловно, указала?
– Конечно. – Ева мрачно усмехнулась и снова откусила шоколад. – Франко не кажется полной идиоткой – особенно для политикана. Но она, да и все они, похоже, куда больше заинтересованы в своем имидже и его восприятии публикой, чем в расследовании.
– Просто они разбираются в этом куда лучше. – Рорк запил водой то, что уличные торговцы издевательски именуют шоколадом, и, намочив салфетку, стер упомянутое вещество с пальцев. – И они не понимают, что появление в СМИ тебя заботит еще меньше, чем то, какую рубашку ты надеваешь утром, – добавил он, бросив салфетку в урну. – Иными словами, не заботит вовсе.