- Кэтрин, не признавайтесь, - принялся умолять он. – Вы невиновны, и суд сочтет вас таковой, если вы выживете. Если же вы признаетесь, они смогут…
- Уведите его отсюда, - прервал его отец Данджело.
Когда они выволакивали его из камеры, он услышал разговор сестры Кэтрин и Данджело.
- Если я признаюсь, вы должны освободить его. Его не сочтут ответственным за его действия.
- Посмотрим. У него и вправду есть кое-какая защита со стороны друзей его семьи.
Затем они погрузились в молчание в ожидании писаря. Они слышали, как отца Мартина запихнули в соседнюю камеру, несмотря на его яростное сопротивление. Он продолжил кричать, заглушая звуки борьбы:
- Кэтрин, доверьтесь мне. Не признавайтесь. Не лгите ради меня. Данджело, что если я признаюсь, что был главой чертового шабаша, и скажу, что она в нем не участвовала!
- Тогда я обвиню ее в том, что она наложила на вас чары и заставила сделать ложное признание, - вслух рассуждал отец Данджело, после чего подошел к зарешеченному окну и приказал солдатам связать отца Мартина и заткнуть кляпом.
В наступившей тишине сестра Кэтрин задалась риторическим вопросом:
- Вы никогда не проигрываете, не так ли? – Когда он покачал головой, она продолжила: - Почему вам так важно признать меня виновной? Вы планировали мою смерть в заточении, лишь бы избежать оправдательного приговора. Почему?
- Ничего личного, сестра, - ответил он. – Я приехал сюда, чтобы продемонстрировать власть Папы и Римско-католической церкви – безграничную власть. Мне нужен был пример, чтобы посеять страх в сердца этих людей. Я не знал, какими будут обвинения, но выдвинутое против вас оказалось идеальным. У меня есть трое свидетелей и физическая улика. Проблема в том, что свидетельские показания могут оказаться непрочными. Я же не могу позволить вам стать примером того, что кто-то способен избежать власти Церкви, если улики недостаточно убедительны. Я хочу, чтобы люди помнили, что обычный человек, даже монахиня, может быть уничтожен нами по одному лишь обвинению. Это упрочит наш контроль над этими местами на многие годы вперед. По правде говоря, сестра Кэтрин, мы все еще планируем вашу смерть, но, возможно, смерть отца Мартина окажется лишней.
Ее глубоко удручало то, что отец Мартин корил себя за обвинение, выдвинутое Элисон. Она понимала: Данджело рассчитывал на то, что это откровение нанесет удар по их совместной обороне против него, но это не сработало. Данджело и понятия не имел, что ей было известно, почему Мартин так поступил, и это знание не оставляло в ее сердце места для ревности. Ее отказ признать их любовь друг к другу, ее постоянное избегание его попыток обсудить их горько-сладкую привязанность, подтолкнули отца Мартина к этой пропасти. У него был соблазн, которого она была лишена, и он ему поддался. Но это не изменило природу их связи. Однако Данджело все равно выиграл в итоге, но не хитрой стратегией, а простой угрозой применения силы по отношению к одному из них. Они ничего не могли этому противопоставить.
Писарь появился в камере, чтобы записать ее слова, раз она была слишком слаба, чтобы выйти во внешнее помещение и сесть за стол. Она призналась во всем, о чем ее спрашивали, но не стала никого оговаривать. Выражение ее лица убедило отца Данджело, что в этом она не уступит даже ради отца Мартина.
После подписания признания и ухода Данджело она лежала в темноте, сожалея о том, что не способна мыслить яснее. В первые недели она могла рассуждать вполне здраво. Поначалу она молилась об освобождении и ожидала, что так и произойдет. Когда ее снова и снова допрашивали, она честно отвечала, недоумевая по поводу того, что Бог не открыл правду своим земным представителям. Вскоре она поняла, что этим людям важна не правда, а признание ее виновной, поэтому перестала отвечать на их вопросы.
В последующей за этим всеобъемлющей тишине она принялась размышлять о Боге, который выбрал этих мучителей в качестве своих представителей. Она осознала, что всегда наделяла Бога чертами своего отца, когда молилась ему или задавалась нравственным вопросами. Теперь лицо ее отца не подходило этому новому Богу, нарисованному ее воображением. И она не могла придумать никакого взамен, кроме разве что слепого, пустого пространства небес, совершенно бесстрастно посылавшего на землю дождь, ветер, снег или солнечный свет. Этот новый Бог не был для нее авторитетом. После двух месяцев на грани голода ее мысли стали путанными, но она помнила, что как-то подумала о том, что отец Мартин был прав насчет религии.
Когда заключение и голод не привели к признанию, отец Данджело прибегнул к избиению плетью, но все равно не преуспел. Когда ее подняли на дыбу, это походило на страдание вследствие какой-то ужасной болезни или несчастного случая, произошедшего по неясным причинам. И лишь одно оставалось для нее кристально ясным – она должна уберечь отца Мартина от подобного страдания.
Так она и поступила, и теперь ей больше не нужно было думать. Постепенно она избавилась от боли, вызванной вновь поврежденным плечом, погрузившись обратно во тьму забвения.
Снаружи темниц Данджело послал за Аланом.
- Алан, начните приготовления к завтрашнему повешению сестры Кэтрин. Она подписала признание в колдовстве, - приказал Данджело.
- Монсеньер, только королевский суд может одобрить казнь. Церковный суд не может… - заикаясь, пробормотал Алан, потрясенный услышанным.
- С подписанным признанием и уликами я беру всю ответственность на себя. Когда все будет кончено, отец Мартин может быть свободен. Я, возможно, вернусь позже, чтобы обсудить с отцом Мартином его преступление. Есть в округе человек, который проведет повешение быстро и эффективно?
Алан подумал о мяснике Ричарде, сестре которого Кэтрин помогла во время тяжелых родов, и предложил его имя в надежде, что когда незнакомый солдат придет к нему с подобным предложением, он поднимет шум.
- Хм, я подумаю об этом. Она такая худая, что вряд ли кто-то из моих людей сможет сделать все быстро. Не хочу тратить целый день на ее удавление. Но если высота слишком большая или подвесы слишком тяжелые, казнь обещает стать очень грязной.
Сестра не слышала имевший место снаружи разговор в отличие от отца Мартина, понимавшего, что так и задумывалось. Никакие его прежние тревоги и рядом не стояли с предстоящей реальностью. Следует ли ему предложить заплатить за палача из Ноттингема? Мастерски владеющий мечом мужчина мог безболезненно перерубить ее тонкую маленькую шею одним ударом. Он, вероятно, мог бы и сам это сделать. Он рефлекторно закрыл глаза, словно это могло помочь ему изгнать этот образ из его мыслей. Нельзя допустить, чтобы его стошнило с кляпом во рту – тогда сосредоточиться будет еще труднее. У него осталась еще одна, последняя стратегия, и если она не сработает, ситуация станет поистине безнадежной.
Он сидел связанным на полу своей камеры весь вечер, если не считать того короткого момента, когда двое солдат зашли, чтобы развязать его и дать возможность облегчиться. Люди Данджело казались обычными профессионалами. Не похоже, что они разделяли его извращенное удовольствие при виде страдания других. Когда они снова связывали его, ему показалось, что они посмотрели на него с некоторой жалостью и тем самым придали ему решимости попросить не затыкать ему рот. Он убедил их, что не станет поднимать шум – никакого прока от этого все равно не будет.
Данджело вернулся в полночь вместе с человеком, которого отец Мартин никогда не видел прежде. Они вошли в камеру и опустили на пол мешок. Отец Мартин изо всех сил сосредоточился на своей стратегии.
- Монсеньер Данджело, я могу предложить вам сделку, которая поможет вам высоко подняться в Церкви, - тихо начал он.
- И что вы хотите предложить? – ответил тот, садясь на пол рядом с отцом Мартином.
- Информацию. Вы можете использовать ее против или для кого-нибудь. Уверен, вы без труда придумаете неисчислимое количество путей извлечения выгоды для себя. – Мартин попробовал отодвинуться от Данджело. – Когда вы освободите сестру Кэтрин, я сообщу вам подробности. Держу пари, что, услышав их, вы решите отпустить и меня.