— Прошу, — он аккуратно протер сизую сталь сантоку полотенцем, и уселся на скамью. — Только осторожно, эта штука горячая.
— Пицца, — усмехнулся Сулла, и аккуратно, дуя на пальцы, потянул к себе кусок, исходящий ароматным паром.
— Кстати, ее лучше бы запивать молодым вином, — добавил повар, — поскольку то, что мы пьем сейчас, будет крепковато.
— Вином… — задумался квирит, вгрызся в сочный треугольник пиццы и зашипел сквозь набитый рот, — Все-таки обжегся! Но вкусно, Вар Квинтилий, вкусно.
Он вытер жирные губы чем-то вроде расшитой виноградными листьями салфетки, потом озадаченно крякнул.
— Точно! Я помню, недавно мне доставили фалернское. Несколько кувшинов самого отборного вина, таким не побрезговал бы даже сам Квирин.
— Думаю, — вступил в разговор валлиец, — Ромул, который потом стал богом Квирином, ни черта не понимал в хорошем вине. При жизни уж точно. В болотах, на месте которых потом построили Рим, откуда было взяться хоть одной виноградной лозе?
— И верно, — хмыкнул Луций Корнелий. — Что же они там пили-то, а? Хотя постой, постой! Помню я Галлию, там эти здоровенные ублюдки иногда варят свое пиво из такого, о чем даже на мужской пьянке рассказывать нельзя. Корешки всякие, сушеные грибы… Не-ет, мое фалернское такое, что даже первые богачи Рима могут позволить себе не больше пары кувшинов — иначе недолго и по миру пойти. Виноград для этого вина дал урожай двадцать пять лет назад! В год, когда консулом был прохвост Гай Флавий Фимбрия… и Марий с ним, уже во второй раз.
Взгляд Суллы полыхнул злостью.
— Гай Флавий и Гай Марий — та еще парочка. Помню, на следующий год после своего консулата Фимбрия попал под суд. Проворовался в пух и прах, драл взятки направо и налево, вел себя, как полный идиот. Ему повезло, оправдали…
— Так это… — нерешительно возразил Варфоломей. — Может, тогда стоит приберечь такое вино?
Сулла расхохотался.
— Зачем? Вар Квинтилий, ты меня удивляешь. Вроде бы, посланник богов, а рассуждаешь порой прямо как плебей какой-то, уж извини за прямоту. На кой мне беречь какое-то вино, пусть и стоящее на вес золота, если у меня в жизни и так осталось мало радостей?
Он разом посерьезнел, морщины прорезались глубже.
— Посмотри на меня, друг Вар, — тихо продолжил Сулла. — Парки уже примеряются к нити моей жизни, старуха Морта наточила свои ржавые ножницы, и вот-вот щелкнет ими. Для чего беречь вино? Или — для кого? Мой сын Фавст… этот еще мал, но я уже вижу, что пошел не в меня, а в Далматику, его мать. Дочь, Фавста Корнелия… да кого вообще интересуют дочери, кроме юных хлыщей, которые будут увиваться вокруг богатой невесты? Но до невесты ей еще далеко. Так кому оставлять такое роскошное вино? Евтерпию, что ли?
Вольноотпущенник, который безмолвной тенью ошивался поодаль, обиженно кашлянул, но под холодным взглядом Суллы тут же сделал вид, будто ничего не слышит.
— Вот, — подытожил тот. — Надо пить.
— Логично, — согласился Вар.
— Да ну их к эриниям, всех этих логиков! Вар Квинтилий, уважь старика, а? Сам я в этот винный погреб не полезу, уж больно там крутые ступени, недолго все мослы оставить на тех камнях, если невзначай поскользнусь и полечу вниз. Рабов рядом нет. А ты — крепкий. Бери фонарь и отправляйся за вином — не ошибешься, новые кувшины самые красивые. Зачем поставщик решил их раскрасить, точно тирскую шлюху перед перепихоном, я знать не знаю, да и наплевать. Бери один и тащи сюда!
Вар без лишних слов покладисто кивнул головой, потом снял с кованого, затейливой формы треножника, масляный светильник на бронзовой цепи, и отправился в направлении, куда ткнул сухой, костистый палец Суллы.
Погреб, обложенный крупными камнями, он нашел сразу же. С натугой отвалил прочь толстенную дубовую плаху двери, протянул светильник в глубокую тьму.
Сбоку, в кустах, кто-то не то хихикнул, не то ойкнул. Повар невольно собрался, отшатнулся вбок, но тут же понял — голос-то женский. И точно, это оказалась давешняя чернявая красотка-рабыня. Она испуганно попятилась назад, и Вар понял, что, сам того не осознавая, выдернул из ножен Зангецу. По лезвию пробежала цепочка отблесков от болтающегося светильника.
— Извините, господин! — пискнула рабыня совсем тихо. — Я случайно, я…
— Да ничего, — со вздохом оборвал ее путаные извинения мужчина, и зачем-то провел рукой по бритой голове. — Слушай, а где все остальные? На вилле у Луция Корнелия наверняка должно быть полно челяди. Я помню, ворота нам открывал этот, как его… Евн. И управляющего помню, Батия.
— Наш хозяин отправил всех восвояси, даже раба-привратника! А самых ненадежных рабов велел запереть в дальнем эргастуле… Я слышала, как он говорил кому-то, что ожидает двух важных гостей, про которых не нужно знать никому. Простите, господин… — глаза рабыни наполнились страхом, который грозил вот-вот хлынуть через край.