Суровый парень наш валлиец. С ним не забалуешь.
Я толкнул дверь и шагнул в гомон зала, мягко ступая по засыпанному опилками полу. Поймал взгляд Фараона, который стоял за длинной стойкой, наливая пиво и беседуя с одним из постоянных клиентов. Постоянных… смешно, конечно. Мы тут третью неделю, и уже обзавелись завсегдатаями, которые свято уверены, что «Смуглая Бесс» находится здесь чуть ли не со времен Тюдоров. Кое-кто, правда, пытался удивляться, но их же кореша одергивали: «Эй, ты чего? Всегда здесь был, паб как паб, ты что, Билли, не помнишь? Еще твой дедуля, дай ему Бог райских кущ, здесь свою вечернюю пинту всегда пил. Ну вот, а ты говоришь – откуда взялся…»
Неподалеку от нашего паба был театр «Гаррик», любимое место уайтчепельцев, падких до дешевых развлечений. Ну как, театр… За пару пенни можно было глянуть пантомиму, где основные роли играли женщины с минимумом одежды. При плохом газовом освещении все они казались чуть ли не королевами красоты – очень удобно, восторг толпы обеспечен. А если в афише значилось «пьеса в трех актах, посвященная жутким грабежам банды Шеппарда, а также его любви к прекрасной Мэри Слоун» – зал, от галерки до лож был набит битком, так что яблоку негде упасть. Яблокам тут, правда, предпочитали дешевые апельсины, которые чистили и швыряли кожуру вниз, на головы тех, кому повезло меньше. Пару раз я побывал на местных представлениях – пытался кое-кого вычислить. Заодно до краев наполнился лондонской массовой культурой, своротил пару челюстей и лишился в давке трех пуговиц от пальто. Викторианская жизнь била ключом.
Но все это было лишь фасадом для куда более мрачных событий, в которые мы волей-неволей оказались втянуты. И началось это парой недель ранее.
Август 1888 года. Лондон, Ист-Энд, район Уайтчепел
Фараон и Вар
Задумчивый Вар, рассеянно постукивая перьевой ручкой по столу, глядел на Мануануса Инферналиса. Щетинистый монстр, не обращая на него внимания, самозабвенно рассматривал себя в большое зеркало, обрамленное золотистыми виньетками.
– Красота какая… – пробормотал повар, и чертыхнулся, увидев, что капля чернил с ручки стекла ему на пальцы. Мануанус подозрительно покосился на него левым глазом (правый, выпученный, не отрывался от зеркала). Вар бросил ручку на лист бумаги и принялся ожесточенно вытирать пальцы бумажной салфеткой.
– Как этим пишут вообще? – пожаловался он Фараону, который как раз появился в дверях и начал спускаться по лестнице со второго этажа, разглядывая перила. На этот раз перила были резными, из темного дерева, с набалдашниками в виде еловых шишек и витыми балясинами.
– Не знаю, – валлиец пожал плечами, – я не настолько старый, не застал в школе чернильницы и перья. Вроде бы, надо легонько, не давить на бумагу, а то царапать бу…
Он увидел Мануануса и поперхнулся.
– …дет. Это что?
Монстр повернулся к нему, гордо выпятив брюшко, и переступил по стойке когтистыми лапами.
– Скотть! – радостно сказал он. – Тартань!
На Инферналисе красовался шотландский килт неопределенной расцветки. Судя по всему, до этого он висел где-то на ярком солнце, потому что выгорел до такого состояния, что клетка была почти не видна. Снизу килт был неаккуратно обкусан зубами. Ошарашенный валлиец присмотрелся получше. Клетка килта была сине-зеленой.
– Мало нам всех напастей, – горько сказал он, – так наш домашний ужас еще и Кэмпбелл.
– Кэмпьбелль! – взвизгнул Мануанус Инферналис, возбужденно подпрыгивая. – Круахань! Круахань!
– Ты, поди, лично резню в Гленко организовал? – сварливо осведомился Фараон, наливая себе чашку чая.
– Неть, – отрезал Мануанус, но потом, после некоторого раздумья, неуверенно сказал, причем акцент из его речи внезапно куда-то пропал: – Ламонтов помню, был в Дануне. Гленко не помню.
– Еще почище, – от неожиданности валлиец поперхнулся чаем, обжегся и раздраженно отставил чашку в сторону. – Хотя Ламонты, конечно, тоже не ангелы были, но с Данунской резней явно вышел перегиб…
– О чем вообще речь-то? – недоуменно осведомился Вар, который с легким интересом слушал перепалку. – Кто такие Кэмпбеллы?
– Милые, дружелюбные люди, – мрачно пояснил его компаньон. – Настолько милые, что в пабах Гленко до сих пор висят объявления: «Не для бродячих торговцев и Кэмпбеллов».