Получается, я освободила тебя от неведения, взвалив тяжкий груз и ответственность на твои плечи. И я же не даю тебе права на жестокость?! КТО Я и ЧТО Я, в таком случае?!
Может быть, чтобы слиться с тобой воедино, я должна также стать естественно жестокой? Но как?! А главное — какой ценою? Наверное, мне хочется невыполнимого... Хочу-хочу-хочу! Невозможного. Быть с тобой и остаться собой... Ныне. Присно. Во веки веков...
Вернее, хотела... У меня уже нет сил, и почти не осталось живого места в душе... Я не могу так долго находиться в эпицентре ненависти и жестокости... Но ещё более невыносимо видеть и чувствовать эту концентрированную злобу и жестокость... в тебе.
Уже рассвет... Вот-вот покажется солнце и оживит эту молочную дымку. Извини... Или даже прости, если можешь, но... этот рассвет ты будешь встречать без меня.
Не пугайся, мой милый... и не удивляйся... Это не галлюцинации. Это действительно мой голос... но звучит он не для всех — ТОЛЬКО ДЛЯ ТЕБЯ.
Это моё прощальное письмо, моё печальное мнемо... Я настроила его только на тебя... На одноразовое прослушивание. Через минуту после того, как ты откроешь глаза... Запомни мой голос... Запомни эту неземную — воистину космическую грусть... Хотя, если честно, я даже не знаю... хотелось бы мне или нет, чтобы эта грусть навсегда поселилась в твоём сердце... И чтобы её звали — Амрина.
Я уже давно не взбалмошная девчонка. Я бесконечно благодарна тебе за всё, что ты для меня сделал... а в особенности — за то, что не сделал... Я буду верить и молить судьбу и космос, чтобы мы опять протянули друг другу руки... и чтобы наши ладони встретились.
Я ухожу... Душа моя изранена... Но в сердце нет зла... И напоследок я опять... повторяю тебе цитату из вашей истории. Я примерила эти слова на себя и прочувствовала как отображение собственной судьбы.
Возвращаюсь я более скупой... более честолюбивой... падкой до роскоши и уж наверняка более жестокой и бесчеловечной... и всё потому, что я ПОБЫЛА среди людей...
Я наконец-то произнесла ЭТИ СЛОВА...
Я побыла... Я возвращаюсь...
Будь счастлив, мой Любимый!
Будешь ты счастлив в своей Мести — и тогда я тебе попросту помешаю, как роза под кольчугой! Будешь же счастлив в Любви своей — и тогда мы обязательно встретимся ещё...»
«НЕ-Е-ЕТ!!! — кажется, всей поверхностью кожи излучал я протест души, продолжая молчать, губы спёкшиеся не в силах разомкнуть. — Где?! Любимая!! Где ты?!!»
Наверное, именно так становятся каменными изваяниями.
Наконец-то до меня дошло!. Пронзило... Я стоял, боясь пошевелиться. Меня раздирали противоречивые чувства. Хотелось стремглав бежать и разыскивать свою принцессу — и одновременно хотелось не двигаться, чтобы дослушать эти угасающие, бьющиеся в голове отзвуки ЕЁ голоса.
«ПОЗДНО».
Уже входило... Раздирало кожу и кости черепа, вламываясь, врываясь внутрь, страшное, безысходное, нестерпимое — осознание безвозвратной потери. «ВСЁ! Она ушла... И так ли уж важно — почему именно? Главное, что мы не смогли быть вместе! ЧТО?! Что я должен сделать, чтобы вернуть её? Если для этого надо взорвать чёртов Локос — я готов хоть сейчас. Готов сделать первый шаг к терминалу... Амри-и-и...»
От упоминания имени во мне всколыхнулось ощущение мимолётной прохлады. Как тогда, когда её ладонь скользнула по моей щеке. Ещё несколько часов назад...
Я сел на топчане. И, как ни странно, никуда не порывался бежать или попросту суетиться. Меня вдруг заполнила уверенность — бесполезно, она уже далеко... очень далеко.
Во мне умерла добрая половина меня. Та половина, что щедро и насовсем была отдана мною ЕЙ. Ей, чужой, но... той, что оказалась роднее всех родных.
И стало нечем дышать. И стало не о чем думать.
Потому что не для кого жить.
...В этом тотальном ступоре меня и застал Упырь, обеспокоенный нашим долгим отсутствием. Пара моих бесцветных слов и более чем красноречивый вид — он действительно был мудрым человеком, Данила Петрович, он всё понял сразу. И исчез. Бросив по ходу, чтобы я оставался на месте.
Обратно командир явился через полчаса, наверное. Жестом дал понять: никаких вопросов. Его суровый вид не предвещал ничего хорошего. Усевшись на табуретке у выхода из комнаты, Упырь, наткнувшись на мой тоскующий вопросительный взгляд, поморщился и начал говорить. Из рассказа Данилы выходило, что никаких следов или же появлений Амрины где-либо не отмечено. Никто её не видел со вчерашнего дня. Что касается происшествий — без этого не обошлось.
Как раз перед рассветом (тут он красноречиво посмотрел на меня, покачав головой) постовые, размещённые на одном из второстепенных выходов, стали свидетелями визита «демона»-одиночки...
Этот невесть откуда взявшийся враг выскочил прямёхонько на юго-восточный блокпост, который охранялся взводом «рокоссовцев». Когда охранники увидели его, то не поверили своим глазам — откуда?! Если бы чужак пробирался в лагерь, можно было бы заключить: либо чудом уцелевший «чёрный шлем» из состава уничтоженного десанта Локоса, либо лазутчик, добывающий сведения для нового нашествия. Но в том-то и дело — этот не пробирался, а пёр напролом. К тому же — двигался он в обратном направлении, прочь из лагеря!
Бывалые штрафники не утруждали себя раздумьями. После первого же окрика «Стой, кто идёт!», на который не последовало никакой ответной реакции, лязгнули затворы. А когда «чёрный» в ответ наставил на них свой излучатель — громыхнула короткая очередь... Тело в чёрной униформе резко отбросило назад. И случилось невероятное! Постовые даже переглянулись — не пьяны ли они?! Тело не успело долететь до земли. Оно прямо на лету... ИСЧЕЗЛО.
Выскочивший на выстрелы командир блокпоста пытался выяснить, что случилось. Тщетно — вся троица только и делала, что молилась вперемежку с руганью. Да ещё несли постовые несусветную чушь про застреленного в упор «демона», исчезнувшего раньше, чем в него попали во второй раз. Заменив всех троих на свежую смену, командир тут же связался по полевому телефону со штабом Армии, и доложил о происшествии. Там, к его изумлению, даже не задали ни одного удивлённого или глупого вопроса. Только-то и приказали — усилить посты и удвоить бдительность. А в объяснение штабист бросил единственную фразу:
— Демоны просто так не появляются, а уж тем более — просто так не исчезают.
Сообщив мне эти новости, Упырь поморщился и вдруг бросил:
— Эх! Сколь волчицу не целуй — она всё едино... — но тут же осёкся и махнул рукой. — Ладно, извини, Дымыч. Я к ней очень хорошо отношусь... Только за тебя, мужик, обидно!
Затем он просто сгрёб меня в сочувственных объятиях, передавая мне свою энергию в искреннем стремлении утешить.
Глава третья
БРОД ЧЕРЕЗ РУБИКОН
Мысли мои напоминали тяжелораненых в полевом госпитале, лежавших на носилках под открытым небом. Они точно так же не шевелились, устремив взгляд и думы в завораживающую бездну над головой, словно пытались понять — куда, собственно, лететь, если наконец-то отпустят с этого света.
Я боялся думать о чём-либо. Это неизбежно привело бы к мыслям об Амрине, и мою волю опять смыло бы мощной волной отчаянья. Я боялся думать даже о её соотечественниках, в каком бы обличье они ни вспоминались — будь то резиденты Фэсх Оэн и Тэфт Оллу, будь то псевдосолдаты в чёрных шлемах...
Благо нашлось дело — меня срочно вызывал к себе Упырь. Об этом поведал Митрич, выполнявший обязанности штабного порученца. Временно, за ненадобностью такой кадровой единицы, «леший-хранитель». Он, должно быть, не просто спешил, а бежал, чтобы передать мне эту весть, и теперь всё никак не мог перевести дух.