«Если до сaмой земли у крaсотки скользнет покрывaло —
Ты подхвaти его крaй, чтоб не зaпaчкaлa пыль:
Будешь тогда нaгрaжден — увидишь милые ножки,
И ни зa что упрекнуть девa не сможет тебя». 44
Она едва сдержала крик радости. Голос! — спокойный ровный баритон — казался ей сладчайшей симфонией высшего небесного оркестра. Она пантерой пересекла площадь двора по направлению к продолжавшей гореть свече. Свеча погасла в то же мгновение, как только она оказалась под навесом, а в мгновение следующее Теодора и Иоанн, не говоря друг другу ни слова, уже сплелись в жарком, испепеляющем, страстном объятии. Окрестные птицы, взяв на себя роль купидонов и менестрелей, без устали исполняли в их честь гимн победившей любви.
Теодора вернулась в свои покои уже в пору теплого майского рассвета. Она с упоением вспоминала события ушедшего дня, прижимала к груди розу, которая прилетела к ней вестником грядущего счастья. Она и впрямь в этот момент чувствовала себя по-настоящему счастливой и, засыпая, только твердила имя любимого:
— Иоанн… Иоанн… Джованни…
Эпизод 9. 1655-й год с даты основания Рима, 15-й год правления базилевса Льва Мудрого, 1-й год правления императора Запада Людовика Прованского (10 мая 901 года от Рождества Христова)
Едва только поезд архиепископа Равеннского исчез из поля зрения самой высокой сторожевой башни в Лукке, Теодора с удвоенной энергией вернулась к делам политическим. Тому было самое время, ибо давление со стороны тосканской семьи на Людовика превысило уже все мыслимые нормы и стало до неприличия очевидным для всех. Слабохарактерный Людовик, податливый на лесть и дорогие подарки, наивно надеялся отделаться от назойливых родственников пустыми обещаниями и уступкой им малозначимых феодов в Лангобардии. Тосканцы метили явно на большее.
10 мая 901 года Людовик был вынужден согласиться на сбор малого королевского совета. На совете, помимо него, королевы Аделаиды, троюродного брата императора пятнадцатилетнего Гуго Арльского, присутствовали также королевские советники Ротерий и Адалельм, тосканская семья в лице Адальберта, Берты и их сына Гвидо, а также еще один Адальберт, маркграф Иврейский, и Теофилакт с Теодорой в качестве представителей Рима де-юре и как противовес тосканскому клану де-факто. Стоял чудесный майский вечер, в распахнутые настежь окна непрерывным потоком лился чудесный многоголосый хор птиц, и до боли в голове пьяняще пахло жасмином.
Прошло три месяца со дня императорской коронации Людовика, и последнему уже давно пора было от непрерывных празднеств переходить к делам менее приятным, но гораздо более важным. Хвала Небесам, что в течение этих месяцев враги императора никак не проявляли себя, но бесконечно это продолжаться не могло, и воцарившееся затишье на Апеннинах очень многие находили классическим затишьем перед надвигающейся бурей.
Все эти соображения в качестве прелюдии изложила Берта Тосканская. Нежно поглаживая руку своего супруга (Теодора на сей факт не обратила ровным счетом никакого внимания) и глядя своими огромными голубыми глазами прямо в лицо теряющегося от этого взгляда Людовика, Берта продолжала, что называется, грузить императора:
— Благодарение Всемогущему Господу за мир и спокойствие, распространившееся на италийские земли, красноречиво свидетельствующие о благоволении Небес за произведенный нашим народом и Церковью выбор и о достоинствах цезаря Людовика. Но в наше неспокойное время даже столь благочестивым и прославленным правителям необходима помощь и поддержка влиятельных слуг его, коих надлежит держать в ласке и сытости на страх и злобу врагам своим. А последних, увы, ваше высочество, не так уже и мало и не стоит обольщаться мертвенной тишине из логовищ их, они, подобно змеям, затаились в надежде на ошибки и беспечность вашу. Посему, ваше высочество, предлагаем рассмотреть меры по ослаблению и уничтожению ваших врагов, для чего предлагается следующее…
Речь Берты полилась дальше. Чем дольше слушали ее собравшиеся, тем большее изумление отражалось на их лицах от разыгравшихся аппетитов тосканской семьи. Представив главными врагами Людовика Беренгария Фриульского и Альбериха Сполетского, что, впрочем, полностью соответствовало истине, Берта увлеченно принялась виртуально растаскивать их земли. В частности, Людовику, по ее мнению, надлежало, в пику недавним решениям Беренгария, разделить Фриульскую марку на две сопоставимые части, выделив из ее состава область Вероны, а из Сполетского герцогства отторгнуть камеринское графство и ряд феодов, которые предлагалось просто-напросто подарить Тоскане (а кому же еще?), отблагодарив тем самым верных сторонников нового императора. В Верону и Камерино также предлагалось поставить управителями тосканских или бургундских марионеток. Разумеется, данные операции не могли быть осуществлены никак иначе, чем насильственным путем, и свой первый и главный удар Берта предложила немедленно нанести по Беренгарию.