— Вышеозначенный Беренгар, именующий себя, заметьте, королем Италии, на данный момент открыто оспорил факт вашей императорской коронации и не признает вас своим сюзереном. Поход на Верону, одобренный Римом и совершенный Вашим высочеством, позволит ликвидировать формальное двоевластие в стране и устранит вашего самого опасного врага.
— А как же Сполето?
— С этим Альберихом можно будет разобраться позже. Победив Беренгара, вы, ваше высочество, возможно, даже избежите войны со Сполето, если признаете права Альбериха на герцогство с определенными территориальными уступками, о которых я уже сказала. Перед Альберихом будет выбор сохранить за собой значительную часть герцогства или потерять все. Варвар, попустительством Небес отобравший каким-то злодейством, чарами или еще чем-то, герцогство у несчастной Агельтруды, будет благодарен вам до конца дней своих уже за это. В тоже время разделение Сполето необходимо, дабы ослабить сильного врага своего.
Последняя фраза Берты была лишней. Теодора ринулась в бой:
— «Своего» или Тосканы? Герцог Альберих до сего дня не обозначил своего отношения к великолепному императору Людовику. Его доблесть известна всей Италии и, заключив с ним союз, вы, ваше высочество, получили бы в его лице могущественного друга.
— «Друга» вашего или императора? — в тон ей ответила Берта. — Друг не преминул бы явиться с прошением к Людовику во время его коронации в Риме, друг не объявлял бы мобилизацию своих вассалов в тот момент, когда войско Людовика проходило вдоль его границ. Друг не приносил бы вассальную клятву верности узурпатору Беренгару!
— Альберих был не единственным, кто принес клятву верности Беренгарию Фриульскому, — Адальберт заметно съежился при этих словах Теодоры, — и на тот момент Беренгарий был единственным законным и коронованным правителем Италии. Но Альберих остался верен своей клятве, а не переметнулся в стан более сильного, прикрываясь, словно фиговым листком, тем фактом, что его супруга таковой клятвы не давала и от обязательств, стало быть, освобождена.
Обе благородные дамы поднялись со своих мест, уничтожая друг друга взглядами, полными ненависти.
— Ваше высочество, — вскрикнула Берта, — мне наносят оскорбления в моем же собственном доме!
— Прошу вас, милые донны, немедленно успокоиться. О каких союзах может идти речь, если мы в своем узком кругу не находим согласия? — веско заметил Людовик. Ему было сложно оппонировать Берте, и он радостно воспользовался аргументацией Теофилактов для того, чтобы утихомирить этот бычий тосканский напор. Людовик продолжил:
— В словах достойнейшей Теодоры я вижу немало выгоды и здравого смысла. К чему воевать с Альберихом и лить кровь христиан, если будет достаточно принесения оным Альберихом вассальной клятвы верности? И для чего нужно дробить одной рукой одно герцогство, чтобы второй рукой тут же усиливать соседнее? Разделяй и властвуй, в этом девизе наших предков есть неоценимый опыт и разум!
— О, ваше высочество, вы мудры, справедливы и милосердны, — Теодора устремила на Людовика взгляд, вложив в него все свое кокетство, на которое она была только способна. Людовик смутился, искоса взглянул на сидевшую рядом королеву Аделаиду и послал Теодоре в ответ улыбку, полную вежливой признательности.
Берте совершенно не понравилась эта стрельба глазами. Но она продолжала делать ставку на корыстолюбие и честолюбие Людовика, справедливо полагая у того наличие комплекса, который со временем назовут «комплексом Наполеона».
— Альберих, захватив власть в Сполето, позволил своим южным вассалам, Капуе и Беневенту, уйти под власть Византии, тем самым, перечеркнув все то, чего столько лет добивалась Агельтруда и сын ее, покойный император Ламберт. Пусть это послужит вам примером, ваше высочество, как следует поступить со Сполето, правитель которого беспечно распоряжается своими владениями. Но вы все можете изменить. Эти южные земли плодородны, богаты и живописны, они в свое время были утеряны вашим дедом, императором Людовиком Вторым, но вам сейчас предоставляется возможность вернуть их окончательно. И навряд ли будет разумно возвращать их под сюзеренитет Сполето.