Пылкий монолог Людовика заставил всю свиту с почтением поклониться. Между тем отряд тосканцев, отряженных на подмогу к людям Адальберта Иврейского, скоро начал взбираться на прилегающие холмы. Они прошли уже почти половину расстояния до расположения лагеря иврейцев, как внезапно в них с высоты холмов обильно полетели стрелы, а над самими холмами взвились незнакомые, белые с красным крестом посередине, стяги.
— Сполетцы! — в ужасе простонал Хильдебранд.
— Но откуда? Откуда здесь сполетцы? И где теперь граф Адальберт?
Тосканский отряд спешно вернулся вниз, потеряв от внезапной атаки лучников пару человек. На гребни близлежащих холмов густо выступили вооруженные пешие и конные люди, показалась и пара зловещего вида катапульт, не обещавших ничего хорошего сгрудившимся внизу чужакам.
Людовик продолжал, сбившись на крик, вопрошать окружающих обо всем наблюдаемом им в настоящий момент. Никто не отвечал, каждый, признаться, был уже занят подсчетом своих собственных шансов на благополучное спасение из создавшейся ситуации.
— Наше дело безнадежно, ваше высочество, мы окружены, — наконец изрек, нервно грызя ногти, Хильдебранд.
Людовик растерялся. Как, как такое могло произойти? Еще вчера, еще час тому назад он был уверен в своей скорой победе над мятежным фриульцем, воображение его рисовало картины завтрашнего дня, где полный смирения Беренгарий благодарит его, Людовика, за редкостное великодушие, проявляемое им к побежденным. Теперь же, напротив, в создавшейся ситуации можно рассчитывать только на великодушие самого Беренгария. Что если он отдал приказ свирепым венгерским наемникам вырезать под корень всю красу и гордость бургундского рыцарства?
— Глядите, ваше высочество, от них едет всадник на переговоры!
От сполетского войска, оказавшегося у них в тылу, действительно отделился человек высокого роста и могучего телосложения, сидящий на рыжем скакуне. В сопровождении двух оруженосцев он начал медленно спускаться к лагерю Людовика, к его копью было привязано полотнище белого цвета. Спустя четверть часа он предстал пред императором.
— Вас приветствует и просит вашей милости Альберих, герцог Сполето, граф Камерино, граф Фермо! Счастлив лицезреть и падаю ниц перед благочестивейшим Людовиком, королем Нижней Бургундии и Прованса!
— Если бы вы были действительно счастливы, мессер Альберих, то не забыли бы добавить к титулам нашего сюзерена титулы короля Италии и императора римлян и франков! — вступился за Людовика граф Хильдебранд.
— Разве это счастье, мессер Хильдебранд? Порой настоящее счастье испытываешь, когда улепетываешь с голым задом по нескошенным лугам Пьяченцы, и никакие титулы тебе в этот момент не нужны!
— Я думаю, мессер Альберих, за эти слова нам придется встретиться еще раз.
— С удовольствием, мессер Хильдебранд. Но в данный момент ваша фигура меня занимает меньше всего. Не для того я поднял свою задницу с теплых постелей своего замка, чтобы соревноваться с вами в остроумии. Ваше высочество, король Людовик, не надо быть Велизарием или Ганнибалом, чтобы понять, что ваша война проиграна.
— Возможно, мессер Альберих. Возможно, вам удалось нас обхитрить, призвав на помощь Вельзевула и его дьявольские войска. Но мои воины доблестны и честны, и по высокой цене продадут вам свои жизни.
— Ваши слова, ваше высочество, выдают в вас государя отважного и добродетельного. Они меня только укрепили сейчас в мысли, что я все сделаю правильно, предложив вам сдаться на почетных условиях.
Альберих спешился. Людовик пригласил его в свой шатер, в который также позволил войти Гуго Вьеннскому, Хильдебранду и Теобальду.
— Прежде чем узнать ваши условия, мессер Альберих, прошу вас, откройте мне секрет вашего появления.
— Пожалуйста. Я получил известие о вашем походе на моего сюзерена и как добрый вассал оказал ему посильную помощь. Только и всего. Может, вас интересует численность моего отряда? Извольте, еще вчера под моим началом было тысяча двести людей, сегодня же полторы тысячи за счет графа Адальберта Иврейского!
— Адальберт предал меня? Проклятье! Я предам огню все земли этого неверного соседа!
— Графу Адальберту этой ночью было предложено от Беренгария нечто такое, на что он согласился, ни секунды не раздумывая.
— И что же это?
— Рука Гизелы, дочери Беренгария!
Людовик со стоном опустился на низенький стул и склонил голову. Мягкие светлые волосы раскинулись на его плечах столь же бессильно, сколь бессильным сейчас чувствовал себя их владелец.