После поражения Сергия на папских выборах 898 года Христофор на пару с Сергием был отлучен от церкви и несколько лет находился под крылом графа Адальберта Богатого. Характер и манеры Христофора в выгодном свете представили его в глазах Адальберта, большей частью, возможно, потому, что именно этих качеств зачастую не хватало самому графу. Мало-помалу, но граф Тосканы склонился к решению отдать предпочтение именно Христофору, а не изворотливо-скользкому и вечно хитрящему даже там, где это совсем не нужно, Сергию. С Христофором разговор у Адальберта получился весьма кратким и предельно конкретным. Не дав графу возможности доткать свою паутину, полную велеречий и намеков, кардинал, подняв указующий перст к небу, зычным голосом изрек:
— Поскольку все лица, попавшие на престол Святого Петра после папы Стефана, выразили приверженность идеям богомерзкого Формоза, порушившего все основы кафолической церкви, все эти лица восседали на престоле Святого Петра незаконно и должны быть объявлены антипапами и преданы анафеме. Все их деяния признаются ничтожными, в том числе коронации Беренгара и Людовика Бургундского!
Это было именно то, чего так добивался Адальберт Тосканский. К тому же сам вид претендента на папский престол излучал непоколебимую уверенность в себе и успехе общего дела. В связи с этим Адальберт не поскупился на умасливание римской знати и горожан. Приезд тосканского кортежа ознаменовался щедрыми милостынями церквям, раздачей хлеба и мяса нищим, богатыми подарками городской знати. Еще более обильный дождь из материальных благ обрушился на головы священников, и первоначальная стена неприятия с их стороны к участникам Трупного синода очень скоро дала трещину и грозила в скором времени развалиться на куски.
Следом за тосканскими графами и их протеже в Рим из Сполето прибыл бывший епископ Сергий. Его приезд остался практически незамеченным, а сам хитрый падре решил до поры до времени спокойно и молчаливо оценить расстановку сил. Наблюдательный и аналитический склад ума его очень быстро позволил сделать вывод о рискованной расточительности Адальберта. Да, стена неприятия, быть может, треснула, но все-таки щедрые подношения не смогли до конца стереть из памяти римлян воспоминания о кощунственном Трупном синоде. Значительная часть знати и горожан решительно не хотела слушать о якобы высоких нравственных качествах кардинала Христофора, где-то в глубине души наличествующих у последнего, но в силу обстоятельств до сегодняшнего дня не имевших возможности себя проявить. Увиденное и услышанное на улицах Рима слегка опечалило и самого Сергия. Будучи также деятельным участником Трупного синода и не обладая столь мощной денежной поддержкой, как Христофор, Сергий прежде всего пришел к неутешительному для себя выводу, что шансы его на избрание папой ничтожно малы.
Обо всем этом он нашел в себе мужество поведать своим новым союзникам в лице герцога Альбериха и графа Теофилакта на одном из ужинов в доме последнего.
— Мы одинаково грешны с братом Христофором и одинаково заслужили порицание в глазах римлян, но у него есть замечательная возможность почти неограниченно смягчать сердца горожан блеском тосканского золота.
— Да, кардинал настроен весьма решительно. Настолько, что ему удалось восстановить против меня римский сенат, который еще неделю назад подобострастно смотрел мне в рот, — сказал Теофилакт.