— Церковь — здание Божьей веры, виноградная лоза и рыболовный невод Господа.
— Но не его представитель на суде, измеряющий душу человеческую, ибо это позволено только Создателю. Причем критерии этих измерений тоже весьма странны, ибо, чтобы признать кого-то святым, Церковь теперь запрашивает свидетельства совершаемых тем при жизни чудес. Не кажется ли вам, брат, что, требуя это, Церковь поступает точно так же, как… как…
— Как Ирод Антипа75, когда требовал чудес от приведенного к нему Спасителя в доказательство того, что тот действительно Сын Божий.
— Именно! И после этого вы лично, брат Лев, уверены, что оценки Церкви всегда совпадают с оценкой души, выносимой Господом, когда та предстает пред ним на Высшем суде?
— Наверное… нет… не уверен.
— А отчего?
— В моей памяти сейчас пронеслись лица Стефана, Сергия и…
— И прочих, устроивших Трупный синод, включая меня. Договаривайте, брат Лев, нам здесь нечего стесняться. Да, Церковь — град Божий, но в нем селятся не только люди чистые, а стало быть, и действия ее не всегда идут в русле Веры христианской. С другой стороны, вы допускаете, что признавая и почитая святых, Церковь, вознося таких людей над прочими, порой не ведает о людях действительно чистых и с Господом в душе?
— Это вполне допускаю. Я думал об этом. Мне так хотелось найти таких людей, но ведь это почти невозможно. Разве что в сабинских лесах, где живут отшельники и аскеты?
— О, нет, их поведение суть обратная сторона гордыни. Хочешь найти святого — ищи человека безвестного и о себе голоса не подающего вовсе. И только Господу ведомо имя его.
— Аминь.
Снова пауза. На сей раз самая долгая, но самая незаметная для страдальцев, которые вновь молча взяли друг друга за руки.
— Вы слышите? — вдруг спросил Лев, и в голосе его появилась предательская нотка страха.
— Ничего не слышу.
— А у меня за долгое сидение здесь невероятно обострился слух, и я порой отчетливо слышу, как в глубине коридора пробегает крыса. Слышать жизнь, ведь это так приятно! А вот опять! Господи, помилуй нас, к нам… кажется… идут!
На этот раз и Христофор услышал, как где-то наверху открывается массивная дверь, противно лязгают цепи и решетки, напоминая узникам об их незавидном положении.
— Для обеда рановато. Я еще не проголодался даже, — так же опасливо пробормотал Христофор. Оба узника замерли, тревожно прислушиваясь и отчаянно пытаясь найти ошибки в неумолимой логике Христофора, озвученной перед этим. Хотя бы применительно к сегодняшнему дню.
Лязгнули еще одни засовы, уже ощутимо ближе, потом еще, уже совсем рядом, и, наконец, определенно начала отворяться дверь в коридор, ведущий к узникам. А вот и показались языки света от факелов, направляющихся к ним, и стала слышна тяжелая поступь, очевидно, физически крепких людей.
Двое мавров устрашающего вида внесли завернутое в полотно чье-то тело и небрежно кинули его на пол коридора. Полотно развернулось, и узники увидели труп молодого капеллана. Третий мавр, шедший за здоровенными пунийцами, бросил на труп связку ключей, затем установил в коридорные стены два факела и передал своим напарникам два кинжала. После этого все трое палачей на мгновение замерли и исподлобья с мрачным любопытством оглядели инстинктивно прижавшихся друг к другу узников.
Христофора покинули последние сомнения. Повернувшись ко Льву, он зашептал:
— Они пришли за нами, брат Лев! Это случится уже сегодня, прямо сейчас! Соберите же все свои силы, брат, но прежде я умоляю вас об одном!
Он опустился на колени перед Львом и обнял его. По лицу Христофора бежали слезы.
— Простите меня! Простите за все, что сделал с вами! О, как бы я хотел, чтобы нам была предоставлена возможность говорить с вами хотя бы еще один час, о, как я жалею, что в суете и злобе своей я не нашел времени для общения с вами! Как же глупо, преступно и недостойно все это время я вел себя по отношению к вам. Простите же меня! С вашим прощением мне легче будет принять смерть!
— Да… да… Я прошу у Господа милости для вас и для себя. И, верьте, в моей душе сейчас нет зла и хулы на вас, брат мой! Простите и вы мне дерзость, гордыню и высокомерие мое! Кирие элейсон! Да что же это? Господи, как страшно! Господи, придай мне силы!
— Кирие элейсон! Да свершится воля Твоя! Все, конец!