Женщине было лет двадцать семь. Открытое русское лицо с высоким чистым лбом, широко расставленными светлыми глазами и чуть вздернутым носиком с изящным вырезом ноздрей. Не стандартная броская красавица, но очень своеобразна и даже экзотична. «Женщина на любителя», как выражался в таких случаях Алик Латынин. «Но любителя утонченного и с высоким вкусом». В чем-то она казалась очень взрослой, а когда улыбалась, как сейчас, — юной и незащищенной. Скользнув взглядом по серебру седины на Лешкиной коротко стриженной голове она сказала с легким удивлением:
— Пожалуй, мы ровесники. Вам двадцать пять? У вас совершенно мальчишеское тело. Мышцы на спине и плечах я имею в виду.
— Я Алексей, — сказал он. — Алексей Ковригин.
— Светлана, — она улыбнулась осторожно. — Как, я не очень разочаровала вас на свету?
— Я ваш защитник на сегодня. И верный раб на всю жизнь.
Последняя фраза опять же была из репертуара Алика, но она нравилась Лешке, и произнес он ее с убежденной искренностью. Уже долгое время ни одна женщина не нравилась ему так сильно и сразу.
— Тогда сегодня командую я, — улыбнулась она. — Мы сходим на «Площади Революции».
Поезд набрал грохочущий разбег, в вагоне кто-то запел ломаным фальцетом:
— Наш бронепоезд прет вперед, в свободе остановка, другого нет у нас пути, нам не нужна винтовка!
Искалеченный текст коммунистической песни пришелся по душе, и, поскольку второй куплет неведомый поэт перекалечить еще не успел — хором повторили первый и остановились на «Площади Революции», украшенной, как известно, бронзовыми фигурами беззаветных борцов Октябрьского переворота семнадцатого года.
На эскалаторе Светлана встала ступенькой выше Лешки, положила ему руки на плечи и сказала тихо:
— Мы с тобой резво начали. Сумасшедший день. Ты по крайней мере не женат?
— Нет, нет, — торопливо возразил Лешка.
— А я уже проскочила этот неудачный этап, не обращай внимание на мое обручальное кольцо на пальце. Это просто для самозащиты. А в общем, разве это имеет значение?
— Не знаю. Но я рад, что ты свободна.
С ленты эскалатора, двигающейся вниз, несколько человек кричали встречным:
— Товарищи! Поезжайте назад, на Смоленскую! Там уже прорываются танки к Белому дому, а здесь делать нечего, только глотку драть!
— К Белому дому, ребята, а здесь трепачей и без вас достаточно!
Но с эскалатора в такой толчее назад не повернешь, он выносил всех наверх с беспощадной неумолимостью.
— Светлана — это Лана, — сказал Лешка. — Так короче. Я тебя буду звать Ланой. Хорошо?
— Да. В Светлане эта буква «с» противно свистит. Эти дни я проживу как Лана. Даже забавно.
Он положил ей руки на бедра и слегка прижал к себе. Лана улыбнулась, внимательно глядя ему в глаза, потом мягко погладила его по голове.
— Тебе все-таки лет двадцать с небольшим… Ты действительно готов бросаться под танки?
— И да, и нет, — нехотя ответил Лешка. — Шкуру свою, понятно, жалко, она ведь единственная. Умирать ли за демократию или подождать, тоже надо подумать. Но режим коммуняк для меня нож острый, я своего при них хлебнул. При марксистах-ленинцах мы так и останемся уродами на задворках цивилизованного мира. Все будут жить, а мы строить общество будущего, пока не передохнем.
— Сильно сказано, — заметила она, а Лешка смутился.
— Это не моя мысль. Моего приятеля. Мы его сейчас найдем.
— В этой толкучке?
— Найдем. Алик Латынин так будет дудеть на своей трубе, что его и впотьмах, в штормовую погоду разыщем.
Эскалатор выбросил их в холл станции, а общий поток увлек к выходу.
День был в меру солнечным, светлым и не жарким. Как раз для бойни с кровопусканием. На Манежной площади народу оказалось меньше, чем в пору буйных митингов, когда все было запружено до краев. Народ «кучковался», и каждая кучка жила своими идеями и своими лозунгами.
Гул дизельных моторов доносился откуда-то сверху, от «Националя».
Надрывный и резкий звук боевой трубы Алика прозвучал от Александровского сада, и Лешка засмеялся:
— Алик уже на месте.
Они принялись пробираться сквозь толпу к кремлевской стене. Казалось, что люди накаляются, самозаводятся и разогреваются с каждой минутой на полградуса по шкале Цельсия. Общая температура защитников демократии сейчас достигала 37,5 градуса — легкая лихорадка.
Труба Алика надрывалась в исполнении «Чардаша» Монти, музыка без идеологической подкладки, но оказалась к месту.
Лешка взглянул на часы. Полдень с четвертью.
От центрального входа в гостиницу «Москва» самый мощный динамик переорал всех: