Синтия, зачем ты зажгла свет? Мне было славно и в темноте, хотя… да, это тоже ничего. Мне нравится, что ты подходишь ко мне сама, подойди еще ближе, да, ты поняла, чего я хочу. А! ты тоже испорченная, как и я, и правильно, зачем скрывать, чего хочешь… От тебя пахнет дорогими духами и дымом незажженных свечей, яблочным ароматом наркотического Гесперида, моя фея, тайные слова шепчут они над океаном за окном. Дай я завяжу тебе руки, и еще — не говори ничего. Моя власть — в молчании, твоя покорность… Ты опять угадала, и я люблю тебя за это… люблю… От сумасшедших поцелуев кружится голова, открой окна, и мы посреди океана, бескрайнего и моего. Это другой мир уже, но ты сюда хотела. И очертания твоего нереально прекрасного тела — последнее, что я помню перед сном, ведь я устал. Но даже там, далеко, ночью, я знаю, что ты рядом и лежишь в моих невольных объятиях — трепетная, прекрасная и обнаженная…
В аэропорту Син провожала меня в окружении людей в черных плащах, больше смахивавших на гангстеров. Я знал, под каждым из их плащей — смертоносный пулемет, который тошнит смертью, и каждому из них мною дана сила пересекать стены, обманывать радары, одним взглядом разрывать сердце противнику. Я оставлял Син в надежном окружении — надежном от людей, а с духами я и сам как-нибудь управлюсь. Со мной летели только хранитель и старый мой московский знакомый Ваня, решивший было однажды стрельнуть себе в горло. Он возмужал за этот год, смотрел по сторонам умирающим от голода волком, готовым умереть скорее, чем принять из рук людей на трапезу падаль.
— Зачем вы летите самолетом, сэр Дэй, если можете за долю секунды оказаться в России? — спросил было третьего дня Ангус Айрем.
— Мне нравятся самолеты… И открою тебе секрет: я не хочу больше волшебства. Я вызвал на себя гнев…
— Бога?
— Если бы… Гнев неодушевленных тупых сил, стропил вселенной, гадких маленьких вонючек. Но они несутся сюда с небывалой скоростью, разыскивая Даэмона. Теперь никто не может мне помочь, а волшебство только отбросит их. Но не уничтожит. А ведь я теперь знаю, как победить — не пользуясь своими силами сам, я вынуждаю их не пользоваться своими. Поэтому волшебство кончилось, Ангус Неглупый. Я должен принять власть над людьми, но не хитростью. И не тем, что можно назвать хитростью. Победить вонючек можно только загнав их во владимирский синхрофазатрон — всех разом. Там я открою им себя — но не раньше. Поэтому мы принимаем вид обычных странников, так они нас не увидят. Я верю, юная Фортуна от меня без ума и не допустит… Я бросил щит, Айрем. Мы даже не берем с собой в самолет пистолеты, хотя я без труда мог бы сделать их невидимыми. Но не хочу и все. Мы поднялись по трапу и я взглянул на аэропорт лондонский в последний раз. В небе было облачно, на город ложилась неровная тень и ветер, внезапно кинувшийся на меня, словно предупреждал: опомнись. Или просто хотел показать врагам, где Даэмон. Кто его знает… Я раскрыл какой-то журнал, но не в силах читать откинулся назад и закрыл глаза. И тогда вспомнил милых моих фей, фантастические надзвездные сады, невыносимые песни звучащие там… И, казалось, заснул…
— Властитель! Прошу вас, проснитесь!
— В чем дело? Я же просил не называть меня этим глупым именем!
— Мне тревожно, Даэмон, — воскликнул хранитель, — так тревожно, как никогда. Они объявили посадку — но прошло не пять часов, а только три. Это никак не может быть Москва.
— Может, у тебя часы встали?
— Часы — на панели входа. Но я и так могу понять, что мы летели меньше.
— Фирма?
— Аэрофлот.
— Кто покупал билеты?
— Я, — сказал Ваня и посмотрел прямо на меня. Нет, он не предатель.
— Молодцы, — сказал я. — Я же снял с себя защиту, полагаясь на волю волн. Но если это и конец мой, то конец достаточно смешной.
— Я готов захватить самолет — решительно сказал Ваня, — и готов его вести. Даже без пушек я повышибу мозги пилотам и выброшу их с трапа. Пассажиров — в заложники.
— А куда потом? — полюбопытствовал я.
— Да хотя бы в Багдад, — сказал он неуверенно.
— Не суетись. На тебе и на престарелом лорде защита осталась, ее нет сейчас только на мне. Но предупреждаю: я скорее самоубийством кончу, чем сдамся. Я не терплю боли, лучше сразу — конец. Старик испуганно смотрел по сторонам, не зная, что сказать. Я чувствовал, он совсем обезумел. Стюардессы, проходя мимо наших мест, казалось, подозрительно косились на нас. Ну и влипли… Самолет садился, а Ваня все пытался проконсультироваться у меня, как пользоваться Силой. Он хотел перебросить нас в Москву за мгновение.