Вот оно что. Оказывается, Юлий еще должен расшаркаться и сделать книксен.
– Кому извинения?
– Студенту выпускного курса магистратуры юридический академии. Отличнику и очень хорошему парню. Крестнику моему. Александру Андреевичу Пасечнику. Вот кому.
Юлий почувствовал внезапный приступ тошноты, словно прикоснулся к чему-то мерзкому, холодному и скользкому. Мерзкому даже не потому, что очередные отморозки благодаря деньгам и родственным связям уходили от наказания – все это стало настолько привычным, что давно не вызывало даже рефлекторных содроганий души. И даже не потому, что один из них, упиваясь своей безнаказанностью, жаждал еще насладиться видом унижающегося сотрудника милиции, который просто исполнял свой долг. Тошноту вызывала сама фамилия Пасечник, фамилия человека, который, Юлий был уверен, приложил руку к тому, чтобы лишить его семьи и нормального детства…
Человека, из-за которого он когда-то хотел стать наемным убийцей.
Это произошло в преддверии новогодних праздников и, как ни покажется странным, тоже было связано с маскарадом. Тот день ему не забыть никогда. Юлию исполнилось пятнадцать. В атмосфере витали запахи хвои и мандаринов. По улицам сновали Деды Морозы.
Именно Дед Мороз был первым, кого он увидел, когда его отец, аккуратно миновав крутой, покрытый наледью поворот, вывернул на длинное прямое шоссе загородного элитного поселка. Мороз как Мороз, ничего особенного. Белая синтетическая борода. Под густыми черными бровями большие глаза человека, обещающего надежду на чудо. Красная шапка с белым отворотом. Длинная, до пят, шуба. Широкий уверенный шаг.
Юлий до сих пор ломал голову: что в нем было не так? Почему отец почувствовал опасность? А ведь почувствовал, потому что, крикнув сыну «ложись!», вдавил педаль газа, направляя авто прямо на Деда Мороза.
Приказ Юлий выполнил слишком медленно, поэтому прежде, чем упасть на сиденье, успел заметить, как тело Деда Мороза, ударившись о радиатор, взмыло вверх. Полы его красной шубы широко распахнулись, словно крылья стервятника, обнажая спрятанный автомат.
БМВ отца рвался вперед, но Дед Мороз, на поверку оказавшийся Бармалеем, явился не один, а с эскортом злобных гоблинов. По крышке багажника застучали пули, треснуло надвое заднее стекло. Пули пробили колесо, и машину стало водить из стороны в сторону. Управление давалось отцу все труднее, но расстояние между ними и местом засады неуклонно увеличивалось.
Лежа боком на сиденье, Юлий смотрел, как отец борется с автомобилем. Его лоб был мокрый от пота, глаза сосредоточенно направлены только вперед. Как он любил его в тот момент! Да и не только в тот момент. Он всегда его любил. Восхищался им. Сколько Юлий себя помнил, они всегда были вместе. Отец всюду таскал сына с собой, стоило тому только попросить. Вместе ходили в тренажерный зал, в бассейн, вместе ездили стрелять по тарелкам. Он бывал с отцом и на деловых встречах, и ему совсем не было скучно. Юлий знал имена всех его любовниц, но у него даже в мыслях не было сообщить о них матери. Он не сделал бы этого даже под страхом самого жестокого из наказаний. Впрочем, вряд ли мать стала бы его слушать. Ей всегда было некогда, когда это касалось сына. Она всегда спешила. Даже когда валялась на диване перед телевизором с охапкой глянцевых журналов. Все равно ей было не до него.
Стрелять перестали. Юлий поднялся на сиденье. Как раз вовремя, чтобы успеть увидеть, как впереди из-за киоска «Пресса» высунулась фигура человека с зеленой трубой на плече, конец которой был направлен в их сторону. Еще один гоблин. Отец, бросив руль, быстро нагнулся к сыну и с криком «прыгай!» с силой вытолкнул того из машины.
Из того, что случилось после, Юлий практически ничего не запомнил. Искореженный автомобиль, дым, разбросанные куски человеческой плоти, кровь на снегу, крики людей и его собственный беззвучный плач. Лица людей, склоненные над ним. Мало-мальски он пришел в себя, только когда шофер-охранник матери Геннадий, по прозвищу Че Гевара, вез его по загородному шоссе. Сильно болели нога и правый бок. На лице в нескольких местах был наклеен пластырь.
Юлий спросил Че Гевару, куда они едут.
– Поговори с Эвелиной Юрьевной.
Че Гевара протянул Юлию большую черную трубку сотового телефона.
– Как ты, сын? – услышал он голос матери. Как всегда, холодный и бесстрастный. Как всегда, то же обращение – «сын». Она никогда не звала его по имени. Только «сын». Как и он. Никогда не называл ее мамой. Он вообще никак ее не называл.
– Бывало и лучше, – неожиданно для себя повторил Юлий слова отца, всегда произносимые тем в кризисных ситуациях, и забился в рыданиях, потому что воспоминания об этом оказались невыносимы.