Поиски в Финском отделе ничего не дали. И в три часа ночи я, наконец, вспомнил, что у меня свидание. Надир тоже листала какие-то журналы восьмидесятых, и была так увлечена, что мне пришлось её несколько раз окликнуть, прежде, чем она подняла на меня взгляд и улыбнулась. Мы съели пиццу из автомата и выпили литра два кофе, судя по переполненной одноразовыми картонными стаканчиками мусорке. Я смотрел на неё и думал, что всего этого могло не быть. Вообще все в мире могло измениться, если бы Алеша остался у нас дома. Пошла бы трещинам ткань пространства. И не ныл бы Папа каждый вечер, что хочет ещё детей. Не ворчал бы Батя. Не сидел бы я сейчас с девушкой в библиотеке. Но, определенно, встреча с царевичем хоть как-то, да изменила мою жизнь. Просто я пока не знаю, как именно. Но, как честный человек, я все же предупредил свою даму, что до самой старости буду искать следы одного человека по всем этим забитым коробками полками. Должен же у Надир быть выбор. Остаться с сумасшедшим ученым, или сбежать, пока есть возможность.
– А ты в интернете посмотри, – тут же предложила она, – бумажных революционных фотографий сохранилось мало. Война, разруха. Не только у нас, но и Европе. А вот оцифрованных снимков хоть пруд пруди. Картонки долго не живут, так действительно можно вечно искать.
Я пожал плечами, и уткнулся в виртуальный каталог королевских семей Европы. Пролистывал и просматривал черно-белые, и желто-коричневые картинки, всматриваясь в лица-пятна, силясь найти среди них одно, самое важное. Один раз мне показалось, что мелькнуло что-то знакомое. На похоронах принцессы Дагмары в 1928 году. Это не точно, старые фотографии плохо передают лица тех, то попал в объектив случайно. Но я почти уверен, что это мой потерянный царевич. Мужчина, намного ниже всех остальных, собравшихся на похороны людей. Это потому, что все стоят, а он сидит. Но эти огромные глаза я узнал бы из тысячи. Или мне просто очень хочется узнать, что Алеша выжил, и я притягиваю факты за уши. Я запросил поиск по списку приглашенных. Да, среди них был инвалид-колясочник. С непроизносимым и неблагозвучным именем. Какой-то голландский правозащитник. Вскользь упоминалось об его русских корнях. Впрочем, след его после похорон вдовствующей императрицы терялся навсегда. За окнами уже светало, а я все сидел, пролистывая чужие письма. И Надир тоже читала.
– Тебе со мной не скучно? – спросил я, потянув её за жесткий рукав джинсовой куртки, – я тут, похоже, надолго.
– Ты что? – рассмеялась она, – я тут такую статью нашла! Закачаешься! Ты знал, что первый раз однополой паре разрешили усыновить ребенка в Голландии?
Теперь знаю.