– Даже если мы не сможем, ты сможешь, – дочка снова всхлипнула, и моё сердце болезненно сжалось. – Всё будет хорошо, – шептал я, бегом мчась по лестнице. – Скоро мы будем дома, – уверял её, перепрыгивая через ступени и едва не проваливаясь в дыры, но не сбавляя темпа.
Всё это казалось мне страшным кошмаром. Сном, из которого нужно как можно скорее выбраться, проснуться… Закрыться на три замка, завешать все окна и пить горячий чай на кухне, сидя так близко к Еве и Авроре, как только можно. Успокоиться, почти ничего не говоря, и заснуть в одной кровати – чтобы дочка была посередине, а мы с Евой оберегали девочку от любых несчастий.
Как только я выбрался из здания и сделал первый шаг навстречу выглянувшему из-за горизонта солнцу, увидел того, кто не должен был здесь появляться…
– Ева… – я слабо улыбнулся и почувствовал, как Аврора открыла глаза. Она подняла голову и спрыгнула с моих рук, но оставалась рядом. – Как ты здесь?
– Мне позвонил… Аполлон, кажется. Примерно полчаса назад. Я должна была приехать раньше, знаю, но гвардейцы охраняли дом, и такси…
– Счастье, что ты не пришла раньше, – я всё ещё не двигался. И только сейчас заметил у дороги яркие огни машин и толпу людей. – Гвардия?
– Да? – Ева обернулась и тихо засмеялась. – А я думала, что оторвалась от них.
Гвардейцы уже пробирались сквозь заросли, а я улыбался, словно впервые встретил своих девочек. Словно все беды уже позади. Пора подойти ближе, прошептать девушке на ухо: «Поедем домой». Прошептать так тихо, чтобы никто не услышал, чтобы дыхание щекотало её ухо. И она сразу согласится, я знаю.
Земля перевернулась словно под колёсами огромного автобуса. Воздух расплывался от жары, хотя эта ночь была морозной, а снегопад заставлял дрожать от холода. Пейзажи сливались в одно пятно, белое-белое пятно: как стены в палате интенсивной терапии, как усыпанное снегом поле, как свадебные перчатки Евы.
Мир крушится, рассыпаясь осколками – это происходит только в моей голове, и я молчу, не двигаюсь с места. Небо трескается, ломается, снег пылью оседает на куртке. Самое смешное – на самом деле всё вокруг остаётся прежним.
Катастрофа внутри.
Тело пронзила невыносимая боль. Словно со мной столкнулся самолёт, летящий с огромной скоростью, словно изо всех сил ударили кувалдой… Я даже не успел понять, как оказался на земле, так испугался, когда коснулся рукой горячей крови на груди. В ушах зазвенело, когда дочка громко, пронзительно крикнула: «Мама», но Ева уже и так была рядом.
Каждый звук сейчас словно разрывал голову на части, но выстрела я так и не услышал. Откуда стреляли? Кто? Всё перемешалось, стало единым водоворотом, боль убивала меня – я ощущал это с каждой секундой всё явственнее.
Я не могу вдохнуть, словно объёма лёгких не хватает для полного вдоха. Пытаюсь выдохнуть, но организм всё ещё требует воздуха, как можно больше воздуха, хоть самого грязного, только больше, больше, больше!
Теперь дыхание восстанавливается, но оно рваное, резкое, не подходящее под определение «здоровое». Я пытаюсь что-то сказать, но губы немеют. Пытаюсь пошевелиться – ни руки, ни ноги не слушаются.
Это стало началом конца.
Так случается, когда чужие пальцы сжимают запястье немного крепче, чем стоило, а перманентный страх во взгляде становится до забавного очевидным. Боже мой, я так боюсь всё потерять!
Жизнь делает мне больно. Наверное, не совсем осознанно и вовсе не намеренно, но мне плевать.
Я просто хочу, чтобы это закончилось!
Гвардия уже бросилась вверх по лестнице, доставая оружие и негромко переговариваясь между собой. Я закрыл на миг глаза, а когда открыл, уже видел потолок машины скорой помощи, Еву и докторов. Мне жутко не хватало воздуха, хотелось раскрыть лёгкие и впустить туда кислорода – пусть даже нашего, городского. Руки свело судорогой. Будь у меня хоть немного сил, я бы закричал.
«Всё будет хорошо», – шептала мне теперь уже Ева, стоя на коленях рядом и осторожно касаясь моей руки, но я с усилием мотнул головой. Интуиция подсказывала, что у них всё будет хорошо. У Евы и Авроры, но не у нас. «Прошу», – я ещё мог разглядеть слёзы на лице девушки, и это было самым худшим. Я желал своей семье только счастья и готов был бороться за него любой ценой.
Обычно перед смертью люди говорят что-нибудь… Я улыбнулся уголками губ, как в старые добрые времена, и проговорил надрывающимся голосом:
– Я не жалею, что вернулся. Я люблю вас. И всегда буду рядом, – именно сейчас я готов был поверить, что смогу защищать Аврору и Еву от всех бед, даже если погибну. – Прошу, берегите себя, – глаза закрывались, а боль стала привычной, но всё ещё убивала. – Ева… – я сжал её руку, насколько позволяли ослабшие пальцы, и снова улыбнулся, чтобы успокоить остальных. Боль сейчас отступит, и всё будет хорошо.