Эти несколько месяцев самого искреннего счастья стоили всего на свете. Как сказал бы Орфей, «игра стоит свеч».
Страх – не просто плод нашего воображения. Он может уничтожить всё самое лучшее в человеке, заставить его забыть обо всём, что он любит, только бы спасти собственную душу. Но страх потерять семью помог мне дойти до конца и спасти свой мир.
Я закрыл глаза и почувствовал, как ладонь Евы выпадает из моей ладони. Но девушка больше не плакала – только смотрела пристально, словно пытаясь запомнить каждую черту лица.
Пока в этом строящемся мире летит такая бурная молодость, кто-то сжигает её как догорающую свечу. Я – как яркую, но очень быструю спичку. Черпал из этого времени все запасы ложной беззаботности, которая могла умереть в любой момент. Настоящими были только чувства.
В конце концов, в этом я никогда не лгал – действительно любил Еву и Аврору больше целого мира, но много лет пытался избавиться от этих эмоций. Всегда игнорировал опасность и рисковал, не боясь смерти. Но именно в тот момент, когда обрёл своё настоящее счастье, умирать стало страшно.
Когда мы теряем жизнь и последние силы, не так важно, удар какой силы мы способны вынести, потому что в этом больше нет смысла. Как и в человеческом могуществе, потому что у всех нас есть одно слабое место: мы смертны и зависимы друг от друга.
Но знаете… Отныне я зову эту зависимость любовью.
И эта игра действительно стоит свеч.
Ева
Я закрываю глаза и уже не чувствую своих слёз. Они закончились ещё несколько дней назад, когда я плакала столько, что кружилась голова и весь мир вокруг.
Ты обещал, что вернёшься. Клялся, что всё будет в порядке, что ничего не случится. Но так ли нужны нам эти обещания, если они ничего не значат? Любое из них можно нарушить. Поэтому после твоей смерти я перестала в них верить.
Я постоянно слышу: «Обещаю». «Клянусь». И просто улыбаюсь, потому что больше не верю. И не волнуюсь, и не жду, что вы сдержите обещание. Потому что есть кое-что гораздо сильнее человеческих слов и могущества.
Когда всё исчезает, воспоминания – это единственное, что у нас остаётся. Но твои вещи в шкафу больше не пахнут тобой, и твой одеколон, который стоит у меня на полке, кажется совершенно чужим. И твои фотографии, которые мы вместе рассматривали, перестали быть живыми. Они погибли вместе с тобой.
«Прошу», – шептала я. И голос срывался, а слёзы бежали нескончаемым бурным потоком. Я едва слышала себя. Голова пульсировала, мир вокруг расплывался. Но моя боль тогда не могла сравниться с твоей. «Ты должен жить. Пожалуйста, держись», – кажется, у меня даже не было сил произнести это вслух, и я просто мысленно молилась.
Я видела, что ты боролся. Пытался уцепиться за слова, снова открыть глаза, чтобы увидеть что-то, разомкнуть губы, чтобы что-то сказать, но мир ускользал от тебя, и… Ты падал.
Ты обещал, что всё будет хорошо, но этого не случилось.
Конечно, ты не виноват в этом, не виноват в повороте судьбы, и я научусь жить с этим, и даже быть счастливой, как ты просил… Ради нас.
Ради себя и Авроры, чьи черты напоминают мне тебя всё больше. Знал бы ты, Август, как тяжело было объяснить ей всё, когда я встретилась с гвардейцами, чтобы забрать дочку домой. Она пережила самые худшие моменты. Как и я. Как и все мы.
Август, мне придётся объяснить всё твоим родителям, и Питеру, может, даже команде… Я не вынесу. Я до сих пор каждую ночь беззвучно рыдаю, обнимая дочку. Поскорее бы закончилась эта ужасная зима! Я до сих пор верю, что с приходом весны нам станет легче.
Погибая, ты сделал наши с Авророй жизни в два раза ценнее. И я теперь не понимаю, что делать с этой ценностью. Ты сказал бы: «Просто жить», я знаю. И я живу, Август. Даже пытаюсь улыбаться – правда, пока получается не очень. Хочется верить, что ты всё ещё рядом. Что ты видишь нас и усмехаешься уголками губ, как только ты и умеешь.
Я люблю тебя, Август. Может, успокоиться и получится, но смириться… Думаешь, мы сможем?
Питер
Мне кажется, январь ещё никогда не был таким холодным. Или во всём виноват морской ветер и ледяные брызги волн?
В тот вечер на корабле не бушевала энергия, как бывало обычно после удачно выполненного дела. Всё было непривычно тихим и спокойным, Чародейка, сославшись на усталость и головную боль, спряталась за книгой, закутавшись в одеяло от сырого воздуха. Только было ещё кое-что странное.
Проходя мимо капитанской каюты, я услышал всхлипы и замер в проходе. Ещё несколько секунд царила абсолютная тишина, и я даже подумал, что мне просто показалось, но тихий всхлип повторился. Осторожно постучавшись и приоткрыв дверь, я заглянул внутрь.