Я подошёл ближе, бесшумно ступая по тонкому слою снега, и опустился на колено позади девушки. Руки всё ещё предательски подрагивали, я боялся, как бы не пропал голос, и достал из кармана заветную бархатную коробочку. Когда Флёр обернулась, на её лице отразилось не то что удивление, скорее шок. Не ожидала, милая? А зря. Я человек слова.
– Флёр, я говорил тебе, что хочу всегда быть с тобой и никогда больше не терять? – нежно спросил я. И когда она осторожно кивнула, улыбаясь, продолжил: – И знаешь, я от своих слов никогда не отказывался, – честно говоря, немного иначе представлял себе этот момент. Но и сейчас волосы девушки трепетали на ветру, а глаза светились в предвкушении. – Флёр, ты станешь моей женой?
Теперь она точно плакала, но, взяв себя в руки, стёрла слёзы с лица и опустилась на снег рядом со мной, крепко обнимая и кивая головой, одними губами шепча что-то. Как будто я вижу, что она там бубнит у меня за спиной…
– Это значит «да»? – я на секунду отстранился, но тут же снова приник к девушке, когда она уверенно кивнула. – Я люблю тебя, Флёр.
– И я люблю тебя. Спасибо, Питер… – прошептала она прямо мне в ухо, вызывая мурашки по всему телу. – Пойдём домой?
Пока мы шли по берегу, Флёр ещё рассказывала про то, что нам обязательно нужно взять кошку. Или собаку. Или и того, и другого! А ещё сходить в отель и проверить, как там идут дела. Но завтра, всё завтра!
Я просто кивал и улыбался, соглашаясь со всем, что говорит моя невеста. Тем более, что действительно не был против.
Август, ты не ошибся, когда написал это завещание. Я предпочёл бы, чтобы ты сам жил долго и счастливо, но раз уж так случилось… Спасибо тебе за наше счастье. За всё, что ты сделал для всех нас.
Нарцисса
Я нарушала обещания. Я сжигала мосты. Я говорила слова, которые не следовало говорить, следовала за теми истинами, в которые не верила. И до сих пор совершаю те же ошибки, ничего не меняется. В моих руках было единственное верное решение – быть рядом с командой. Сначала – с Августом, потом – с теми людьми, которые ценят меня больше всего. Но я так не могу. Только не теперь, когда его больше нет в этом мире.
Если знаешь Августа хотя бы несколько дней, невозможно в него не влюбиться. Хоть на секунду, пока тот поворачивает голову и смотрит прямо в глаза. Или на пару минут, пока он улыбается и говорит таким спокойным голосом о делах, которые нас ожидают. И голос его остаётся таким, даже если он говорит об ужасных вещах. Только теперь я понимаю, что он лишь притворялся. Прятал страх за уверенностью. Ради общего блага. Ради команды. Конечно, Август этого всего не помнил, ведь тогда ему пришлось бы впустить в свою душу миллиарды воспоминаний и мыслей. Ему столько нельзя. Он уже избрал свои исключения, другие ему важны, но не так нужны. И какого это, когда ты не являешься одним из этих исключений, хотя так на это надеешься?
Ужасно.
Да, я не смогла в него не влюбиться, но ни в коем случае не должна была увлекаться. Я ведь знаю, какое великое оружие – любовь.
Мне жаль, что я не простила его до той ночи.
Жаль.
У сожаления тоже есть привкус. Оно отдаёт всеми нашими разговорами с Августом. Его задорным смехом и похлопываниям по плечу, когда становится совсем плохо. Его шагам по палубе, которые я узнаю из тысячи, и притворюсь спящей, чтобы он разбудил меня одним прикосновением. Его улыбками – ядовитыми и тёплыми, высокомерными, добрыми, а может, даже ласковыми. Или заботливыми улыбками. И тем, как повисли в воздухе все его прикосновения, слова и жесты, как они не хотели исчезать из моего сознания, доводя меня почти до истерики. До мучительной боли, с которой я не могу справиться. И я действительно поняла то, что он сказал – это платоническая любовь. Я не хотела воспитывать с ним детей или быть его женой, но просто желала быть рядом. Как друг. Как человек, которому он доверяет.
Единственное, что я после всех этих событий усвоила твёрдо: как бы ни было плохо, всегда есть, куда падать, всегда есть то, от чего может стать ещё хуже. У боли нет конца.
Раньше я слушала ветер, чувствовала его душой и телом, он приносил мне только спокойствие. Даже в самый сильный шторм, когда мы были на грани жизни и смерти, ветер казался мне другом. Но не сейчас.
В ночь перед первым рабочим днём мост совершенно пуст. Раз в полчаса проезжает пара машин, но больше никого. И я оказываюсь на краю, свесив ноги к воде. Благодаря перилам я не боюсь упасть сейчас, хотя голова кружится от того количества алкоголя, что я выпила за этот вечер. Далеко-далеко внизу видна гладь реки, но дна ни за что не разглядеть. Слёз больше нет, мне это и не нужно. Это не взвешенное решение, это порыв, который я не могу остановить.