– Нет, я так не думаю, – я пожал плечами, будто Питер мог меня видеть.
– Что тогда тебя тревожит?
– Ничего меня не тревожит, – огрызнулся я.
– Неужели? – вопрос не требовал ответа. – Ты можешь поговорить с матерью. Она должна знать о ранней жизни твоего отца. Если хочешь это знать, конечно, – Питер понял меня правильно. Я хотел знать.
– Я не могу, – и это было правдой. Я не видел мать больше десяти лет. Как ушёл из дома, оставив маму, Питера и его отца, так и не возвращался. Родители понятия не имели, где я и чем занимаюсь. Могу догадываться, тоже видели плакаты с огромными яркими надписями, гласящими, что я в розыске.
– Почему? – искренне удивился Питер. – Ты же помнишь, где она живёт. Если море совсем вымыло память, могу напомнить.
– Не хочу ворошить старые раны. Они не видели меня больше десяти лет и давно уже вычеркнули из своей жизни. Возвращаться, чтобы потом снова уйти – это глупо. Я уже совершил такую ошибку несколько месяцев назад.
– Да ты, оказывается, тот ещё мудрец! – засмеялся Питер. – Тогда я не знаю. Можешь поискать каких-нибудь старых друзей своего отца.
– Поможешь? – с надеждой спросил я. – Я могу приехать в любое время.
– Когда помощь нужна мне, ты ужасно занят. Постоянно на заданиях, несёшь ответственность за свою команду и не можешь её оставить даже на пару дней. Но как только помощь понадобилась тебе, ты свободен в любое время, когда мне удобно. Отлично, брат! Я в восторге! – Питер был прав. Я не смог приехать, когда ему было плохо и больно, хотя обещал. Но тогда была причина. И после этого, когда он настойчиво звал меня в гости. И ещё через два месяца, когда просил приехать на Рождество…
– Я в последнее время совершил очень много ошибок. И теперь не знаю, как выкарабкаться, – начал я, задумавшись. – Нам обоим не суждено прожить долгую жизнь. Тебе – из-за болезни. Мне – из-за дела, которое я выбрал.
– Я разве похож на человека, который боится смерти? – печально усмехнулся Питер.
– Ты и есть человек, который боится смерти. Ведь ты был близок к ней столько раз, что имеешь полное представление о том, какова она.
– Если бы я не знал тебя, подумал бы, что ты прожил шикарную жизнь, раз правда считаешь, что умирать – это так плохо. И ты идиот, если думаешь, что я боюсь поражения.
– Это значит «да»? – улыбнулся я уже открыто.
– Чёрт с тобой, Райан. Да. Жду тебя через неделю. Надеюсь, за это время ты не попадёшь в неприятности, как обычно.
– До встречи, братишка, – и я с предвкушающей улыбкой вышел на палубу, почувствовав, что корабль остановился, лишь покачиваясь на волнах. А на берегу нас ждал сюрприз.
Нарцисса
– Спокойно. Всё хорошо, – сквозь мрак и голос сознания, кричащий, что всё неправильно, сквозь боль, разрывающую весь мир на части, я слышала только слова Августа.
– Август… – в мой сумасшедший шёпот прорывались нотки истерики.
– Смотри на меня, – я всей душой надеялась, что это капитан, и послушно подняла голову, не вставая с песка. Сквозь слёзы видела, как кто-то мечется из стороны в сторону, а морской песок летит мне в лицо. Я снова порывисто всхлипнула и почувствовала чью-то руку на своём плече.
– Вызывайте врача! Орфей, посмотри, как она, – я слабо улыбнулась, снова услышав твёрдый голос капитана.
– Можешь говорить? – Орфей склонился надо мной, прижимая что-то к ране.
Вновь зажмурившись, я с усилием мотнула головой. А затем мной овладела боль. Кислород пробивался в лёгкие с большим трудом, не позволяя мне сделать глубокий вздох.
– Дыши глубоко, Цисса. Ты… – я различала лишь обрывки фраз, могла уловить краем уха только короткие слова. Мозг сейчас был занят другим.
Пытался не умереть.
Не могу сказать, сколько именно это всё длилось. Мне казалось, что вечность. Больно было настолько, что я не могла ни кричать, ни двигаться. Казалось, что ещё секунда, и я просто не найду в себе силы сделать ещё один вдох, открыть глаза и снова взять управление телом в свои руки. Но постепенно боль стала уходить. Я почувствовала, что могу пошевелить рукой – совсем чуть-чуть, но этого хватило, чтобы страх ушёл. Перед глазами всплывали какие-то старые, но искажённые воспоминания – наверное, просто сны.
Я всё ещё не могла ни открыть глаза, ни встать, но даже сквозь опущенные веки замечала, что вокруг меня слишком светло. Не так, как на корабле глубокой ночью, да даже утром. Проснувшись через несколько часов, я убедилась в своей правоте.
Открыла и сразу же снова закрыла глаза. Всё было слишком светлым. До головокружения белым и до тошноты стерильным.
Больница?
Руки сами потянулись к старой деревянной коробке, на которой у нас на корабле лежало оружие. В любой непонятной ситуации я брала его и выходила из каюты с осторожностью дикой кошки. Но сейчас рядом не было ничего подобного. Почти сразу я поняла, что нахожусь в палате интенсивной терапии. Дышу с кислородной маской. Рядом нет ни телефона, ни хоть какого-нибудь письма. Ещё до того, как ужас охватил меня полностью, вошла медсестра с такой милой улыбкой, что я почувствовала себя самым угрюмым человеком на свете.