Питер сильнее распахнул глаза, непонимающе глядя на меня.
– В моей команде есть одна фигура, которая носит прозвище Чародейка, – проговорил я задумчиво. – Как ты знаешь, в Хели только у меня одного имя было настоящим. Нарцисса была Ариадной, Цербер – Эдгаром, – я замолчал, глядя на брата. Он уже понял, к чему я веду своё повествование, но ждал, пока догадки подтвердятся. – Чародейка до вступления в команду была Флёр Д'Анконой, – тихо закончил я.
– И ты ничего не говорил, – Питер покачал головой, закрывая лицо руками. – Не может быть… Полтора года! – он повысил голос. Я знал, что мы сейчас снова поссоримся. Но не жалел о том, что открыл правду – это того стоит.
– Она оборвала связи со всеми, кого знала. С родителями, с друзьями. С тобой, – сказал я, желая хоть как-то оправдаться.
– Почему? – Питер не понимал. Я, честно говоря, в первые недели после того, как она рассказала мне свой план, тоже ничего не понимал.
Флёр называла себя либералом, предпочитала не равенство и не влияние, а свободу в чистом виде. Свобода была её наркотиком, её зависимостью и страстью. Порой девушка была права в своих суждениях о ней, но чаще всего – слишком уж категорична.
Она сжигала на пути всё, что могло привязать её к чему-то хотя бы на сантиметр. Не позволяла никому подойти ближе.
До одного момента не позволяла. А потом в её жизнь вошёл Питер, перевернул её с ног на голову, заставил вновь поверить в чудо и сказку, заставил забыть, что жизнью правит судьба, а не человек.
Флёр готова отвоёвывать своё огромное личное пространство, в отличие от Питера, который на дух не переносил одиночество. Она терпела его язвительные комментарии – всего полтора года назад Питер не знал в этом меры. Флёр терпела и его поздние возвращения домой, и отсутствие объяснений, и резкие перепады настроения. Но она не смогла пережить того, что вся её семья ограничивала её свободу. Питер, конечно, их не поддерживал, но и никак не защищал Флёр, даже когда узнал о проблеме. Все они, наверное, желали ей добра, планируя жизнь на полсотни лет вперёд, но это убивало девушку.
Я хорошо её понимал.
От этого Флёр и бежала – от ограничений её свободы к полной независимости.
– Я не хочу ничего решать и планировать, я хочу просто бежать отсюда и найти другое место в жизни. И если ты поможешь мне в этом, то я поверю, что ты лучше, чем все остальные, – сказала она мне, когда мы встретились в парке после того, как она нашла мой номер в телефонной книжке брата и назначила встречу.
Мне не нужно было её одобрение, её любовь или благодарность, но я хотел помочь, потому что знал, от чего девушка хочет уйти. И в её глазах, когда она смотрела на меня, отчётливо был виден ответ: ей нужно позаботиться о себе самой, иначе она другим никогда больше не сможет поверить. Её тянет к морю или вообще за пределы страны, только бы подальше от тех мест, где она провела детство.
– Ты лучший капитан, Август, – говорила она вместо объяснений. – Потому что, когда всё катится в бездну, ты реагируешь. Таким вещам нельзя научиться – с этим рождаются.
– Она просто хотела свободы, – ответил я Питеру, прерывая тягостное молчание, разрывающее тишину снежного леса.
– Разве здесь её у Флёр не было? – печально усмехается Питер. Он хочет казаться холодным и спокойным, но я вижу, как мои слова ранят его.
– Это другое, – пожимаю плечами и иду дальше.
– Если бы я знал… – произносит Питер тихо и замолкает на несколько минут. – Август, я знаю, что ты не виноват. Флёр всегда поступала так, как считала нужным. Но скажи… могу я её увидеть? – умоляет брат. Он знает, что я могу отказать и буду при этом в своём праве, даже не надеется, что соглашусь, но всё же не может не попробовать. Я неуверенно киваю, и на губах брата расцветает счастливая улыбка.
Может, Питер и прав, а я просто идиот, который не пользуется своим шансом.
Но теперь этот самый шанс есть у нас обоих, и мы никогда не простим себе, если хотя бы не попытаемся вернуть всё на круги своя.
Орфей
Солнце только-только озарило лучами дома города, а я уже вышел из комнаты на кухню – на цыпочках, чтобы не разбудить Герду. Она теперь жила в бывшей спальне Хельги, где поставила холст у окна и развесила повсюду картины.
Как только открылись после праздников школы, я записал её в ближайшую. Сестре она понравилась – ей вообще нравилось всё в этом городе. Отпуск ещё не закончился, так что моё окружение она уже знала по именам.