Получив это паническое послание, Ольга, собравшаяся было вернуться в Большое Облако, изменила своё намерение и наугад ринулась в миллионы инвариантных миров.
По счастью, Ольгин ответный телепатический сигнал дошёл до Светы — уменьшился ужас, спало овладевшее беременной женщиной отчаяние. Конечно, её сердце освободилось от страха далеко не полностью, но ослабла сжимающая его стальная удавка — Света смогла перевести дух: а вот дудки вам, товарищи маньяки! Она ещё не сошла с ума — она поборется! Во всяком случае — до тех пор, пока вы ограничиваетесь только психическими средствами воздействия! И, как это ни парадоксально, её самым действенным оружием будет правда! Ничего не выдумывать — на все их вопросы без утайки рассказывать всё о себе и своём мире! Пусть переваривают, как могут!
«Ага, они, пожалуй, так переварят, что тебе, Светочка, не поздоровится… впрочем, без Ольгиной помощи тебе не поздоровится в любом случае… что бы ты ни говорила, как бы ни умоляла. Ведь они же не просто маньяки, палачи и садисты — они же на государственной службе… стало быть, имеют полное моральное право получать кайф от мучений своих жертв… не говоря уже о праве юридическом, данном им свыше. Ведь когда подданные изначально виновны перед властями — нет жертв, а есть только преступники, нет палачей-садистов, а есть доблестны опричники и героические стражи самых гуманных в мире законов… н-да, людоедская логика, а работает безотказно Бог знает с каких времён! Нет, Светочка, без Олиной помощи ты ни за что не выкрутишься!»
Светины мысли по-прежнему не отличались весёлостью и оптимизмом, но, получив ободряющее телепатическое послание, она смогла посмотреть на свои злоключения как бы со стороны — ведь когда появляется хоть слабая надежда, светлеет самая беспросветная тьма. К тому же, прекратилась трансляция кошмарного диалога, и хоть в наступившей тишине вновь зазвучали еле слышимые стенания — они перестали производить на Свету прежнее угнетающее впечатление: в аду как в аду, вопли и зубовный скрежет — естественный фоновый аккомпанемент.
Относительно успокоившись, Света вдруг подумала о техническом оформлении преисподней: да, чуть слышные вопли, кровавый свет и, особенно, людоедские диалоги следователей производят впечатление — кто спорит. Особенно — поначалу. Но если попавший сюда бедолага в первые часы заточения не сойдёт с ума, он скоро разберётся, что инфернальное шумовое оформление — всего лишь фонограмма спектакля. Хотя… лично она поняла это уже через несколько минут после заключения в камеру, а всё равно чуть не умерла от страха! И умерла бы — без Ольгиного обнадёживающего послания. Или — сошла с ума. И уж совершенно точно — сделалась бы безвольной тряпкой. Нет, следует отдать должное садистам из органов — они понимают значение психической обработки. Чего стоит один только этот багровый свет! Глянешь на кисти рук — будто с них, как перчатки, содрали кожу! Ну гады, ну изверги, ну садисты! А этот их диалог? Кроме того, что пугают страшными пытками, говорят о подследственном не как о человеке, а как об объекте своих садистских утех! Ей Богу, будь у неё с собой портативная атомная бомба — рванула бы, не пожалев ни себя, ни своего будущего младенца, ни города, лишь бы уничтожить гнездо этих кошмарных извращенцев!
Поскольку атомной бомбы у Светы не было, то, утомлённая первыми ужасными впечатлениями, она заснула, а проснулась от звука звякнувшего железа — квадратик в полотне казавшейся глухой двери принял горизонтальное положение, из открывшегося окошка просунулись две алюминиевые тарелки и раздался отчётливый бесцветный голос: обед. Женщина взяла тарелки и пока три шажка несла их до столика, лязгнуло за спиной — окошко закрылось. После, любопытствуя, Света с трудом нашла чёрточку щели в сплошном железе дверного полотна — сработано на загляденье!
Тюремное меню не отличалось особенной изысканностью: в одной тарелке плескался жидкий, непонятно из чего сваренный супчик, в другой горбатился зловеще выглядящий при красном свете ком перловки, сдобренной ложкой подсолнечного масла и дополненный кусочком анемичной морской рыбы, кажется, минтая. И по калорийности, и по вкусовым качествам главную ценность этого обеда представляла двухсотграммовая пайка серого хлеба — к ней бы да кружку чаю! И, будто в ответ на это желание женщины, окошко в двери снова открылось, просунулась дымящаяся кружка и прозвучали предупредительные слова: осторожно, горячо. Света подхватила кружку бывшим, по счастью, не в сумочке, а в кармашке платья носовым платком и сказала «мерси» закрывшемуся окошку.