Конечно, у Иннокентия Глебовича не было особенных поводов для спешки — в затеваемой им игре ни несколько недель, ни даже несколько месяцев ничего не решали — но и слишком тянуть тоже не стоило: ведь даже присоединение к Югороссии одного Дикого Поля могло спровоцировать московского Мэра на враждебные действия. Да, обсуждая с Плешаковым последствия открытого присоединения Дикого Поля к Конфедерации, они предвидели такую возможность и направили к Максиму Максимовичу Полевому полуофициальное посольство, но для Горчакова этого было совершенно недостаточно — югороссийское посольство не годилось для передачи особенных сугубо личных идей полковника. Нет, Иннокентию Глебовичу требовался свой человек при московском «дворе», и таким человеком мог быть только Иван Адамович Грубер.
Мог… быть… если бы, чёрт побери, удалось каким-нибудь образом связаться с Большим Облаком! Если бы он, полковник Горчаков, обладал нужными телепатическими способностями, чтобы по своему желанию вступить в ментальный контакт с Ольгой! А не попробовать ли через Свету?
В течение двух дней не отыскав Светлану ни по одному из трёх номеров — её мобильного телефона, общежития и школы — обеспокоенный полковник связался с Андреем Матвеевичем, попросив Губернатора выяснить, что случилось с женой Сергея. Увы, даже с помощью контрразведки Плешакову удалось узнать только то, что три дня назад находящаяся в декретном отпуске Светлана Голышева в девять часов утра пошла из общежития в школу за справкой о зарплате и — всё! С концами! Ни в школе, ни в общежитии больше её не видели! Да, напрашивалась мысль о похищении, но похищать женщину на девятом месяце беременности… такое могло придти в голову только сумасшедшему извращенцу… а похищать жену Сергея Голышева ради выкупа, такое вообще — даже полному безумцу не могло придти в голову! И, тем не менее, Света будто провалилась сквозь землю — нигде никаких следов.
Спустя неделю после начала поисков Андрей Матвеевич почти не сомневался, что Свету всё-таки похитили и убили какие-нибудь отчаянные отморозки, а полковник Горчаков убедил себя, что Ольге наконец-то удалось переместить жену Сергея в Большое Облако. Увы, и в том, и в другом случае исчезала надежда через Светлану телепатически связаться с Ольгой — стало быть, в секретных переговорах с Москвой придётся обойтись без Ивана Адамовича. Жаль, но ничего не поделаешь — необходимо искать замену. А тут ещё эти инопланетные монстры…
Когда, с большим трудом вскрыв застреленное лейтенантом Небабой чудовище, доктор Янковский нашёл у него два сердца и великолепно развитый спинной мозг, то вопрос о происхождении этой твари сделался достаточно актуальным: интриганка-Москва явно ни причём. Кончено, чтобы внести некоторую ясность, определив генетическое родство невиданного страшилища, требовалось провести исследования на клеточном и даже молекулярном уровне — к сожалению, доктор не имел для этого ни соответствующих познаний, ни необходимых инструментов и реактивов. Однако, по мнению Янковского, два сердца и непропорционально большой спинной мозг со значительной вероятностью указывали на его внеземное происхождение — ибо на земле, насколько доктор знал палеонтологию, никогда не водилось динозавров с двумя сердцами.
Иннокентий Глебович не стал делиться с озадаченным хирургом полученными от Ольги сведениями об инвариантных мирах — любезные доктору инопланетяне выглядели куда понятнее и «роднее» — однако задумался: а не следует ли ожидать вторжения каких-нибудь новых, совсем уже невообразимых монстров? Ведь психосимбиот «Ольга 47» развил такую бурную деятельность, что, того и гляди, посыплются звёзды с неба! Да, Света успокоила относительно того, что спрогнозированный Ольгой конец света отменяется, но всякие там затерявшиеся в «щелях» между параллельными мирами трёхголовые змеи-горынычи отнюдь не исключены.
Однако всерьёз полковника Горчакова беспокоили вовсе не «ожившие» сказочные драконы (уж если средневековые рыцари умели поражать их мечами и копьями, то они, имеющие на вооружении установки залпового огня, как-нибудь справятся с выползшими из «щелей» между мирами монстрами), нет, увидев убитую лейтенантом чудовищную «лягушку», Иннокентий Глебович вдруг подумал: а не стал ли, соприкоснувшись с иной реальностью, его собственный мир как бы не совсем настоящим? Сделавшись не единственным, сотворённым Богом, а одним из возможных? Нет, полковника Горчакова беспокоили отнюдь не вытекающие из этого допущения логические парадоксы — в конце концов, ни Богу, ни Природе никто не запрещал сотворить столько миров, сколько Им вздумается — а куда более прозаические соображения: может ли в многовариантном мире иметь какой-нибудь смысл человеческая деятельность вообще и его — в частности?