И не обещай чужеземный колдун за Лигайду два стальных ножа и волшебную светящуюся палочку — Мудрая Седая Мать и Заклинатель Мёртвых вряд ли нашли бы выход из этого тупика, а так, имея в виду щедрые дары, они после долгого совещания отыскали лазейку: Лигайду отдать Шамилю не как жену, а в качестве жертвы. Пусть чужеземный колдун сам решает, что делать с девчонкой: съесть по обычаю Речных Людей или спать с нею по своему безнравственному закону — став жертвой, не съеденная Лигайда перейдёт в разряд живых мертвецов, и её условное существование никоим образом не подорвёт священных семейных устоев Речных Людей.
Шамиль подивился столь хитроумному решению дикарей: людоеды-то они людоеды, а соображают — дай Бог самым изощрённым политикам двадцать первого века! Прекрасно знают, как управляться с классической формулой: вообще-то нельзя, но если очень хочется, то — можно.
Кроме того, что открылось не сразу, изобретя столь оригинальную форму брака, Мудрая Седая Мать и Заклинатель Мёртвых создали прецедент, со временем кардинально изменивший отношения между мужчинами и женщинами у Речных Людей. Вследствие чего патриархальна семья возникла у них на полторы тысячи лет раньше, чем это произошло бы без влияния заброшенных в прошлое террористов. Впрочем, террористами Шамиль и его товарищи были в двадцать первом веке — напротив, попав к людям эпохи энеолита, они сделались, так сказать, культурными героями, значительно ускорившими развитие четвёртого инвариантного мира.
Почему-то так получилось, что только после исчезновения Ирката Шамиль принял этот мир всерьёз — прежде, несмотря на трагикомичность ситуации, в которую попали выброшенные из своего времени воины Аллаха, суровый горец воспринимал окружающую действительность, как нечто не совсем настоящее. И хотя именно он первый посмотрел правде в глаза и, захватив в плен Ирката, смог через этого юношу наладить спасительные контакты с местными дикарями, ощущение некоторой нереальности происходящего никак не покидало бородатого командира — вопреки здравому смыслу, Шамилю продолжало казаться, что морок вот-вот рассеется, и они возвратятся в свой мир.
Но вот непонятно куда и как исчез мысленно усыновлённый юноша, и в сердце сурового горца что-то оборвалось, будто лопнула последняя ниточка, соединявшая бородатого командира со своим временем — Шамиль не просто понял, но почувствовал всем нутром: мир Речных Людей — это единственная существующая реальность. Ничего другого нет и не будет. Нравится ему или не нравится, но они, воины Аллаха, должны не просто вписаться в окружающую действительность, а, насколько это возможно, озарить глубоко доисторических дикарей светом истинной веры. В первую очередь — отвратить их от человеческих жертвоприношений. И с этой точки зрения спонтанное желание Шамиля выкупить жизнь Лигайды — девушки, которую дорогой его сердцу юноша мечтал взять в жёны — ценой двух ножей и фонарика с последними не севшими батарейками выглядело весьма многообещающим: если с местными кровожадными богами возможно вести торг, то, значит, Речные Люди не безнадёжные людоеды.
К тому же, с почтением приняв Аллаха как Верховного Бога чужеземных колдунов и, более того, отведя Ему важное место в своём пантеоне, они сделали значительный шаг к постижению истинной веры. Конечно, до той поры, когда дикари полностью откажутся от человеческих жертвоприношений и скажут, — нет бога, кроме Аллаха, — утечёт немало воды, но, согласившись не съесть, а продать Лигайду диковинному пришельцу, они сделали первый шаг в этом направлении. И если умело и осторожно продолжать действовать в том же духе — кто знает? Глядишь, через десять, пятнадцать лет они перестанут жрать друг друга?
Глубоко задумавшись о своём месте в мире доисторических дикарей, Шамиль вдруг увидел себя с совершенно неожиданной стороны — не только воином Аллаха и даже не только миссионером, несущим свет истинной веры, нет, гораздо шире: посланцем иного, изжившего людоедство мира. Который ещё полон крови, вражды и зла, но уже не поедает своих детей.