— Светочка, — разом севшим и задрожавшим голосом, едва справившись с судорогой, перехватившей горло, переспросил Леонид Александрович, — ради Бога извините моё нездоровое любопытство, но неужели ваша родная Россия походит на ту кошмарную страну, в которую вас забросил несчастный случай?
Света задумалась и ответила не сразу.
— И походит, и не походит, Леонид Александрович. Начать с того, что в моём родном мире России, как целого, не существует. Есть от пятнадцати до двадцати Суверенных Независимых Государств, и — где как. У нас в Югороссии — ещё терпимо, а в некоторых — ничуть не лучше чем там, куда меня нечаянно забросило Ольгино метасознание. Простите, Леонид Александрович, — вдруг спохватилась женщина, — но это разговор долгий, а вы сказали, что мы уже почти приехали…
— Конечно, Светочка, через пять минут будем на месте. И знаете… — доктору мучительно не хотелось подбивать свою пациентку на ложь, но в данной ситуации — вопреки всем своим внутренним нравственным установкам! — ложь Леониду Александровичу показалась предпочтительней правды, — по-моему, вам не следует рассказывать в госпитале, того, что вы сейчас рассказали мне. Нет, пожалуйста, не пугайтесь, ничего плохого с вами не случится в любом случае, но знаете… начнутся расспросы, психологические тесты… ведь, согласитесь, не всем будет легко поверить в вашу фантастическую историю о параллельных мирах…
— Короче, сочтут сумасшедшей и заберут в дурдом! — кратко резюмировала Светлана, — не беспокойтесь, доктор, буду молчать как партизан на допросе!
— Дурдом — это, вероятно, клиника для душевнобольных? Да, теперь я понимаю вашу озабоченность… но, Светочка, у нас никого никуда насильно не «забирают», как вы образно выразились. Против воли поместить в психиатрическую клинику человека можно только по заключению экспертной комиссии и решению суда — в том случае, если он обвиняется в тяжком уголовном преступлении. А партизаны, это из времён нашествия Наполеона? У Толстого в «Войне и мире» — да? Только, Светочка, я не помню, чтобы они там особенно молчали. Всё больше с саблями наголо — орут, рубят, добивают несчастных французов. Или в вашем мире слово «партизан» имеет и другое значение?
— Имеет, Леонид Александрович. Вернее, не то что бы другое — другая была война. — На секунду задумавшись, ответила Света. — Несравненно страшнее. Русских на ней погибло около тридцати миллионов человек. Простите, Леонид Александрович, но это долго рассказывать. Вы лучше — вот что… если меня в больнице спросят про деньги и паспорт… ой, нет! Придумала! Конечно, если это вас не очень затруднит… пожалуйста, Леонид Александрович, оставьте мою сумочку у себя — ладно? А в больнице я скажу, что потеряла деньги и документы. Ну — когда мне стало плохо. Ведь можно — а?
— Можно-то можно, Светочка, — виновато улыбнулся неважно лгущий доктор, — но лучше — не стоит. Нет, сумочку я, конечно, возьму с собой — это вы хорошо придумали. А вообще… — начав врать, Леонид Александрович быстро вошёл во вкус, — вы моя двоюродная племянница. Позавчера приехали в Ростов из…
— Усть-Донецка, — подсказала Светлана.
— Светочка, да вы прирождённая артистка! Импровизируете сходу. Хотя, — на лице доктора проступил румянец, — мне уже сейчас стыдно. Мало того, что сам собираюсь врать, как пятилетний мальчик, так ещё и вас подбиваю на ложь… С другой стороны, вы сейчас в первую очередь нуждаетесь в хорошем отдыхе. А в клинике ваша история, если рассказать всё как есть, при всей доброжелательности персонала наверняка вызовет повышенный интерес. Так что…
— Леонид Александрович, пожалуйста, не беспокойтесь из-за таких пустяков. И уж тем более — не корите себя. — Женщина пришла на помощь смутившемуся врачу. — Ведь вы же хотите — как лучше. И я вам за это очень благодарна. А соврать… Знаете, попав в ваш мир и поговорив всего несколько минут с удивительно вежливыми, доверчивыми и открытыми молодыми людьми, я поняла, что в вашей России люди не боятся говорить правду. Что им нет нужды таиться, изворачиваться, лгать. Ну, наверно, и у вас есть обманщики, мошенники и вруны, но в целом… но я-то, Леонид Александрович — из другой России! Из такой, где, чтобы выжить, приходиться постоянно врать.