Этот, изменивший Светину жизнь, день на исходе лета начинался вполне обычно — без каких бы то ни было (даже самых смутных) предчувствий, не говоря уже о предзнаменованиях. Проснувшись в восемь утра — она легла хоть и рано, около десяти, но легла не одна, с Сергеем — Света почти как аристократка (почти — ибо всё-таки не в постели) выпила чашечку приготовленного Олегом кофе и, настроившись на долгое, шести семичасовое, безделье, примостилась в тени палатки с каким-то «женским» любовно-уголовно-сентиментальным опусом. Однако, рассеянно прочитав несколько страниц, закрыла книгу; пикантная смесь патоки с клюквенным соком сейчас не усваивалась: героиня казалась истеричной богатой стервочкой, герой — великовозрастным тинэйджером в третьем поколении. И, право, когда своё, задевающее за живое, переполняло и ум, и сердце, у Светы не получалось сопереживать вымышленным полудуркам. Сергей — все её мысли были заняты только им!
Вчера, когда, утомлённые любовными ласками, они почти уже засыпали, Сергей предложил Свете прокатиться в Ростов. Поманив, если позволят обстоятельства, отдыхом у моря — на уединённом хуторе, близ Таганрога. Но и только: о чём-то большем — ни слова. Вчера, в объятьях любовника, Света с радостью приняла это приглашение, однако сегодня…
«Чуть поманил — и она готова! Бежать за ним, как верная собачонка! Куда и насколько — не имеет значения, лишь бы за ним! А независимость, гордость — наконец, женское достоинство? Что, неужели, несмотря не на надуманный феминизм (чёрт с ним, с феминизмом!), а на природное свободолюбие, она таки — рабыня? Ищущая хозяина? Нет! Этого не может быть! Не может? А почему же тогда до самой крайности терпела побои и издевательства своего бывшего — по имени вспоминать противно! — «законного» мучителя? Страдая, каждый день собираясь бросить — терпела всё-таки? И не затей он гнусный товарообмен — терпела бы ведь и дальше! Терпела бы? Сколько?»
Риторические, задним числом вопросы, возникшие у Светы только из-за непреодолимого влечения к Сергею. Из-за почти мгновенно вспыхнувшей — в течение, наверно, нескольких минут, в кузове мчащегося по степи «Уазика» — с каждым часом разгорающейся всё жарче страсти. «Страсти… — Света утешилась, ухватившись за удачно подвернувшуюся мысль: — Рабыня страсти! Своей страсти! Главное — своей! Не мужчины — а страсти! Всё равно, конечно, рабыня, но… если своих чувств, то… как бы и не совсем рабыня? Или… или это — самообман? Бальзам для её уязвлённой гордости?»
Бунт ущемлённого свободолюбия разрастался, порождая протест в душе: «Не отказаться ли? Эдак вежливо поблагодарив, сказать, что вчера — конечно… какая женщина, будучи в объятьях мужчины, способна ему перечить хоть в чём-то? Увы, объятья остывают, а жизнь… у него, Сергея, свои дела и заботы, у неё — свои. К примеру, через несколько дней начинается новый учебный год, а она, как-никак — учительница… любящая свою работу… и школу… в которой когда-то училась сама. И хоть, конечно, можно недели на две взять отпуск за свой счёт — по нынешним временам классы чуть ли не до середины октября более чем на половину пустуют — ей бы этого не хотелось. Ведь она только летом озорная легкомысленная девчонка, а так-то — ого! — очень даже серьёзная и строгая преподавательница… пример, можно сказать, ответственного и дисциплинированного отношения к делу — уф! — Света едва не рассмеялась от этой, произнесённой в уме, тирады: — Интересно, насколько бы у Сергея вытянулось лицо, доведись ему скушать этот, упакованный в серебряную обёртку, вздор?»