И огонь был зажжён, и ощипанная ворона жарилась на заострённой палке, и каштаны пеклись в золе, и у согревшегося Ирката в предвкушении предстоящей трапезы уже текли слюнки — и явился незваный гость, надзирающий за испытуемыми, Кайхар. Якобы — с инспекционным визитом. Якобы — по воле Увара. И эта внезапная проверка его благонадёжности стоила Иркату половины вороны, всех каштанов (на отведённом для испытуемых участке они не растут и, значит, грех), расквашенного носа и рассечённой губы. Когда Кайхар стал домогаться его как женщину, а строптивый юноша посмел отказать этому сластолюбивому представителю и земной, и потусторонней власти, то получил от рассердившегося блюстителя нравственности зверскую плюху и угрозу при очищении от греха «вкушения запретных плодов» быть засечённым до потери сознания. (Если твоя глупая, непослушная аржа не желает получить удовольствие, то… пеняй на себя, нечестивец!)
Ах, если бы Кайхара не защищали Увар, Айя и ещё кое-кто из Невидимых! Конечно, стареющий воин много сильней и опытней — но ловкость, но быстрота! В них у Ирката не только среди сверстников, но и среди посвящённых прошлой и даже позапрошлой весной соперников не было. Да, в единоборствах юноша не имел права состязаться с мужчиной (даже в игре поднять руку на Приобщённого — святотатство!), но в стрельбе из лука, метании копья, выслеживании зверя Иркату не было равных не только среди ставших мужчинами весну или две назад, но и среди куда более старших воинов. Конечно, в единоборствах главное — дух, но, во-первых, и телесные навыки кое-что значат, и, главное, Иркат был совершенно уверен: в его теле живёт обсидианово-твёрдый дух Великого Вождя. И если бы не Невидимые… не страх перед Богами и Предками — о!
Когда Кайхар, сожрав половину вороны и разбранив за каштаны, стал его, как безответного мальчика или женщину своей брачной группы, бесцеремонно лапать, Иркат бы не ограничился одним пассивным сопротивлением — ловко выскальзывая из цепких рук и, несмотря на посулы обильной еды и угрозы объявить юношу недостойным посвящения в мужчины, не давая воину повернуть его к себе беззащитным задом — нет! Уклоняясь и ускользая, Иркат понял, что хоть Кайхар и много сильнее его, но в сравнении с ним так неловок, что несколькими точными ударами в незащищённые уязвимые места он бы вполне мог вышибить дух из воина. Кайхар это тоже понял и после недолгой борьбы отстал от энергично сопротивляющегося юноши: в конце концов, только на первом этапе посвящения (в возрасте от десяти до двенадцати вёсен), мальчик обязан беспрекословно удовлетворять любые, в том числе и сексуальные, требования мужчины, а на втором, нет: после двенадцатой весны, став юношей, будущий воин если не хотел, то мог отказаться от роли женщины. Да, отказывались немногие, но если отказывались — неволить их было нельзя. И окажи Иркат не пассивное, а активное сопротивление — ещё неизвестно, чью сторону приняла бы в этом случае Мудрая Седая Мать.
И если бы не выброшенные в ручей каштаны, частичной своей победе юноша мог бы порадоваться, но… жёлуди, жёлуди! От которых в животе только бурчание да тяжесть — и никакой сытости.
Понемножечку подбрасывая в костёр сухие ветки и мысленно желая Кайхару угодить в объятия Бранки, — а эта ненасытная богиня с грыденями не церемонится, залюбливает их до полного истощения, до скоропостижной несвоевременной импотенции! — Иркат думал о разном, и его мысли не отличались весёлостью. Лигайду во сне сегодня ему не увидеть — нет. В несытом теле душа бывает озлобленной и, пускаясь в ночные странствия, обычно забредает в дикие места — где всё непонятно, темно, тревожно. В те светлые области, куда направляется душа юной девушки, его раздражённой душе ни в коем случае не попасть — нечего даже и мечтать о таком везении! Нет, чтобы приснилась Лигайда, необходимо за ужином поесть свежего мяса! И завтра он его обязательно раздобудет! Раздобудет?..
Иркату вдруг пришло в голову то, чему следовало прийти ещё позавчера. А возможно — и раньше. Уже пять дней, как он не может подстрелить даже разнесчастного зайчишку. Почему, Айя? Почему в начале испытательного срока и свиней, и косулей, и ланей, и даже оленей, не говоря о зайцах, было в этой местности в изобилии, а сейчас — не отыщешь и блохи? Распугали готовящиеся к Приобщению юноши? Но их всех на весьма обширных угодьях, считая и его, и двух поселившихся у Кайхара «наложниц», было пятьдесят три человека. Разумеется, сколько-то они распугали, но вряд ли — много. Ведь воинскому и охотничьему ремеслу их начинали обучать с первого дня Приготовления. С того, то есть, времени, когда мальчикам только-только исполнялось по десять вёсен. И чтобы сейчас… когда накануне у каждого судьбоносная четырнадцатая весна… они бы своей неловкостью распугали всю дичь на таком обширном участке?.. нет, конечно! Зверей распугал кто-то другой. Невидимый. И они ушли. Пять дней назад. Все. Сразу. Увар, Айя, Бранка — спасите и сохраните от этого Страшного Невидимого Пришельца! Выходца из Страны Вечной Зимы! Где по заснеженным полям бродят неприкаянные души самых великих грешников — с тоской взирая на не дающее ни тепла, ни радости ледяное солнце… Тьфу, тьфу, да не допустят боги, чтобы он, Иркат, согрешил так непоправимо, чтобы после смерти угодить в эту обитель Вечной Тоски. Не допустят? А, вспомни, несчастный, о Лигайде! Ведь если твои нечестивые замыслы относительно этой девочки успешно осуществятся… то?