— Не лют он, Сергей, вовсе не лют. Только, знаешь… лучше бы иногда в меру полютовал! А то уставится на тебя серыми — сквозь очки — глазищами… и замораживает! Замораживает! И откуда он взялся — никто не знает… В июле прошлого года первый слух по степи прошёл. Будто где-то между Астраханью и Царицыным то ли воинская часть порядки наводит, то ли пришлая банда, то ли с Кавказа кто. А в сентябре, в самом начале, когда у «степняков» случился Большой Совет, он — поверишь ли! — заявляется. Четырнадцать танков, тридцать бронетранспортёров, девять «Градов», ствольная артиллерия, а уж грузовиков и «джипов»… Так, мол, и так, зовут Иннокентием Глебовичем, прошу, как говорится, любить и жаловать. У степняков-то наших гонор само собой будь здоров, но против такой сумасшедшей силы — куда им…
— Что — приняли и отвели «удел»?
— Конечно… Степь большая… А воевать с таким — не дураки, разобрались — себе дороже. Но диво, Серёга, совсем не это… И даже не то, что уже через два месяца его самые гордые из «степняков» безоговорочно признали главарём… А я тому не перестаю до сих пор дивиться — чем это он их взять сумел… Силой одной — не смог бы…
— Нет, Адамыч, ты мне лучше скажи, как ему удалось — что нигде, кроме ваших степей, о нём никто ничего не знает? Словно это где-нибудь на Луне?
— А ты погоди, не торопись… Оно ведь одно к одному…
Майор, допив водку, выбросил в окно пустую бутылку, откинулся на спинку сиденья, дожевал остатки предложенного Сергеем помидора, закурил.
— Кажется, полегчало. А то, знаешь… Понимаю, что из-за дыма нам было ни х… не видно… И вроде бы — не виноват… И всё-таки… Ведь совсем мальчишки! Эх…
— Куда, б…?! Майор, автомат! Твой сектор справа!
Выкрикивая эти команды, Сергей, первым делом загасив фары, одновременно резко тормозил, открывал дверцу и тянулся за «Калашниковым». Через секунду он уже стоял на земле — сосредоточенный, с автоматом наизготовку, всматриваясь в особенно густую после только что горевшего света ночную тьму.
— Мальчики, не стреляйте! Я одна! Правда!
— А ну — подними руки. И — по дороге. Медленно. И без фокусов. Ты на прицеле.
Осторожные шажки, скрип попавшего под подошву камешка — женская фигурка выделилась из тьмы расплывчатым силуэтом только в трёх метрах от Сергея.
— Ещё на два шага. Так. Хорошо. Ладно — опусти руки. Кто такая?
— Света. Здесь рядом женщина. Случайно наткнулась. Лежит у дороги. Думала — мёртвая. Нет — живая. В сознании, а молчит. Не пьяная. И не обкуренная. Тормошу, спрашиваю, как зовут — молчит. Думаю, что делать, а тут вы едете. Вот я и тормознула.
— Смелая. А ночью-то — как в степи… ладно, потом! Полезай в кабину. Адамыч, посторожи.
Усадив незваную гостью в «Уазик», Сергей достал бинокль ночного видения и осмотрелся: верно, впереди, метрах где-нибудь в тридцати — и в пяти в сторону от дороги — светилась распростёртая на земле фигурка. Больше, а Сергей внимательно оглядел всё вокруг, ничего подозрительного: нагретая за день солнцем, мерцала степь — с более яркими проплешинами голой земли. И всё: насколько можно было верить опыту и биноклю — никаких засад.
При свете тоненького луча потайного фонарика убедившись, что видимых повреждений нет, Сергей бережно взял на руки безвольное — лёгкое не по росту — тело. В «Уазике», велев Свете перебраться назад, он собрался произвести более тщательный осмотр, но Иван Адамович остановил:
— «Замороженная» — надо к Батьке.
— Кто? Кто?
— «Замороженная», говорю. Вон Света, наверно, знает.
— Не-е, дяденька…
…майор перебил: — Не дяденька, а Иван Адамович. Ишь, пигалица, всё у неё «мальчики» да «дяденьки»!
— Ой, простите, Иван Адамович! Но я же, правда, не знала, как вас зовут.
— Не знала — спросила бы. А то сразу — «дяденька». «Племянница», — добродушно проворчал майор. И, чуть помедлив: — Так, что, Света, значит, и ты не знаешь?
— Не знаю, Иван Адамович. Я же в степи только на лето. Брату с бахчёй помочь. И с помидорами. А так-то — я с Дона. Из Усть-Донецка. Учительница… А вовсе не пигалица, — кокетливо, с наигранной обидой в голосе, Света «куснула» майора.
— Иван Адамович, — в Светином присутствии Сергей решил перейти на более официальное обращение, — если ты знаешь, скажи: «замороженная» эта… может ей дать чего?.. есть у меня бутылка хорошего раздорского «Рислинга»… правда, тёплое…
— Нет, Сергей, — майор на мгновенье запнулся и, желая зубастой девчонке преподать урок «хорошего тона», добавил: — Геннадьевич. Ничего ей сейчас не надо. Она сейчас даже воду не сможет. Вот отойдёт… они, «замороженные», обыкновенно в себя приходят дня через два.