Когда в 93-м РНЕ с его штурмовиками было нужно группировкам высшего эшелона, боровшихся за РФ, оно насчитывало 20.000 штыков. Как только власть устаканилась в одних руках, РНЕ погрязло в расколах и скандалах, а в октябре 2000-го вообще развалилось. Неслучайно, что в верхушке РНЕ заметную часть составляли мусора — мусарня и вышла: тупая, жёстко-бездумная, чопорная, заскорузлая. Ни одной своей мысли — все символы и манифесты спизжены один к одному с Гитлера. Ёпты! нация определяется по другим признакам, нежели разрез глаз и цвет кожи. Все храбрые, сильные, энергичные, творческие люди — вот наша нация. И слово «скин» у расистов надо экспроприировать (как в принципе это и проделали повсеместно, кроме отсталой лет на 30 от европейских мод эРэФ, произошло), вместе со стилем — они не достойны именоваться скинами. Скин — это не прыщавый малолетний дебил, обпившись с дружбанами сэма и обоссав штаны с подтяжками орущий «хайль Гитлер!». Скин — это образ жизни городского бунтаря. Вся жизнь его, от удобной для боя одежды/обуви, протестной бритой головы со шрамами и тренированного тела до полного отсутствия страха перед властью и её копами (такой опыт выработан многочисленными победами в стычках на стадионах и площадях) направлена на ДЕЙСТВИЕ. Вот что такое скин, а не расистские штучки, выкрики, «88/14». Если какой мудак скажет, что мой друг и соратник татаро-монголо-казахо-таджик Чингиз — нерусский, чурка, я ему сам морду отпрессую. Русский — это состояние духа, направление души, вектор энергии.
Вечером тусовались со всяческими занимательными личностями. Здесь по банке пива выпили, статьями на дискетах обменялись; здесь чашку чая процедил — обсудили идеи по предстоящим уличным акциям; там по кружке хорошего испанского вина нам с el Diablo налили — книгами стоящими разжился. Я по чуть-чуть пью теперь, не напиваюсь, смакую больше и читаю бесконечно, взапой. Идём теперь к подруге el Diablo, нужно купить что-нибудь вкусное ей, одна живёт. Зашли в магазин. У меня на плече красная электрогитара «Урал» без чехла, сумища раздутая от всякой всячины интересной, пёстрые провоцирующие названиями обложки книг мелькают. У el Diablo аккустика и магнитофон огромный гарлемский. У обоих лица искрятся, шутим, балагурим, смеёмся. И тут эти лица….зелёно-серые….в магазине. Ей богу, мертвецы. Даже грима не нужно. Все разом встали скопищем, смотрят на наш видок и молчат……. И молчат……….. Даже сказать не могут ничего, когда хочется. Вот против таких лиц я и живу. За другие живу. Невидимая нацболка из Ярославля пролетела по городу. Листовку где-то увидела, сообщение скинула. Привет тебе, неизвестная Оля!! Мы ещё встретимся когда-нибудь, открывая пинком дверь в министерский кабинет, с автоматами наперевес ворвёмся вместе в эпицентр сохлости, скуки, тупизма и раскрошим всех в салат «министерский». Мир очень маленький, маленький и тесный.
Кроче — новое слово в русском языке. Это «короче», только записанное короче, на сербский манер («смерть», допустим, по-сербски — «смрть»).
Революции никогда не делались массами. Вспомни Фиделя Кастро и Че Гевару, когда их кораблик «Гранма» причаливал к берегу Острова Свободы — на корабле из 82-х человек не было ни одного пролетария, представителя рабочих масс, одни студенты, идеалисты, циничные романтики, просвещённые бесстрашные умники-злыдни, не обремененные семьями и кредитами за дом.
Массы пролетариата всегда присоединялись к горстке бунтовщиков уже в ходе революции, видя, что отчаянные бунтари, гляди ж ты! и впрямь могут победить благодаря своему упорству и какой-то малопонятной, но вроде бы как более крутой идеологии. А уж потом, при новом строе эти события изображались в заново накатанных летописях как всенародный единый порыв интеллигенции и крестьянства по свержению режима.