— У полиции есть кое-какие свидетельства против вас.
Улыбка, мелькавшая в глазах Мэри О’Коннор, тронула ее губы.
— Но, вероятно, эти свидетельства недостаточны, поскольку меня еще не подвергли допросу. Мне кажется, ваш писатель давным-давно должен был заготовить развязку вместо того, чтобы полагаться на случай и рассчитывать на решение, которое принимается в последнюю минуту.
— Как бы там ни было, — сказала Изабелла Линдфорд, — вы попали в ловушку, из которой вам не уйти.
— А зачем мне уходить, если против меня нет доказательств? И полицейские и автор напрасно тратят свою энергию.
Изабелла Линдфорд встала.
— Не очень полагайтесь на это, метр. Автор собирается вывести на сцену еще одно лицо. Речь идет о молодой женщине, только что приехавшей из Европы, миссис Милли Берил. Вы с ней знакомы?
— Ваш писатель забыл нас представить друг другу.
— Итак, как я уже сказала, эта молодая особа скоро появится на сцене, и она-то и будет главным свидетелем, чьи показания явятся тягчайшим обвинением против вас. Теперь это уже только вопрос времени.
Мэри О’Коннор скрестила руки на груди.
— Держу пари, метр Линдфорд, что с миссис Берил случится несчастье. Если уже не случилось…
Сжав губы, Изабелла Линдфорд долго смотрела на свою собеседницу, потом, не сказав ни слова, повернулась и вышла из комнаты.
Днем, в пятницу, 19 августа, инспектор Дэвид вошел в камеру к Адамсу.
— Ну, инспектор, — спросил заключенный, — что происходит с Мэри О’Коннор?
Дэвид поморщился.
— В настоящий момент она у себя дома сражается с тремя моими подчиненными. Но не могу же я ее арестовать, основываясь на постскриптуме из четырех строк.
— А миссис Берил? Вы ее еще не нашли?
После некоторого колебания инспектор произнес:
— Я как раз хотел вам рассказать…
— С ней произошел… несчастный случай?
— Можно сказать и так. Миссис Берил была найдена вчера в овраге недалеко от Комптона под обломками машины.
— Мертвая?
— К счастью, нет, но она все еще без сознания.
Эдвард Адамс закрыл глаза.
— Как это случилось?
— Ее «форд» догнала машина марки «крайслер» и столкнула в овраг. Похоже, что водитель «крайслера» именно этого и добивался. Номер машины узнать не удалось, но я вспомнил, что миссис Берил говорила мне о каком-то человеке, который, как ей казалось, следовал за ней по пятам. Начинаю думать, что виноват в том, что не отнесся серьезно к ее опасениям.
Адамс нахмурил брови.
— Машина марки «крайслер»? Вы рассказываете о несчастном случае, словно при этом кто-то присутствовал.
— Так оно и было. Но свидетель видел все с большого расстояния. Он ехал на старом «шевроле», который не мог состязаться в скорости с «крайслером». Свидетель не смог даже рассмотреть, кто сидел за рулем, мужчина или женщина.
— Но кто же этот свидетель? — перебил его Адамс нетерпеливо.
— Бруно Берил.
— Как вы сказали, инспектор?
— Я повторяю, что свидетелем несчастного случая был муж миссис Берил.
— Позвольте, позвольте… как же так?.. — бормотал Адамс.
Казалось, он находится в состоянии крайнего возбуждения.
— Что вас удивляет? — спросил инспектор. — То, что Бруно Берил оказался в Америке?
— Да, я этого не знал. Когда он приехал?
— В понедельник утром.
— А когда он поехал в Комптон?
Инспектор наморщил лоб.
— Подождите-ка… Если не ошибаюсь… Нет, точно. Он выехал туда в тот же вечер…
— Послушайте, инспектор, вы спросили у него, откуда он узнал, что его жена в Комптоне? — Адамс схватил Дэвида за плечи.
— Бог мой, нет! — воскликнул Дэвид. — Но какое это имеет значение?
— Черт возьми! — Адамс подкрепил свое восклицание ударом кулака о стенку.
— Да объясните же вы мне… — начал Дэвид, стараясь заглянуть в глаза заключенному.
Но Адамс, казалось, весь ушел в свои мысли. «Что с ним происходит?..» — подумал инспектор. Внезапно Адамс вскочил на ноги.
— Нет, Ральф, — пробормотал он, — я не имею права так думать. Это было бы чудовищно!
Инспектор едва успел заметить, что Эдвард впервые назвал его по имени, как тот уже повернулся к нему спиной.
— И все-таки! — крикнул Адамс голосом, заставившим инспектора вздрогнуть. — Будь проклято все на свете!
Инспектор схватил Адамса за кисти рук и остолбенел, отметив про себя, что лицо несчастного залито потом, а руки холодны, как у мертвеца.
— У меня больше ничего не осталось, — пробормотал заключенный подавленно, — ни привязанностей, ни сердечного тепла.